Анастас Микоян - Так было. Размышления о минувшем

Заехав на день в Нижний, я вернулся обратно в Москву, получил в ЦК соответствующую экипировку для защиты от сибирских холодов и в тот же день уехал поездом в Ново-Николаевск.

Лашевича на месте не оказалось: он был в отъезде. Я, понятно, решил ждать его возвращения. Не зная точно, когда он вернется, сидел в гостинице, усердно читал книги, отдыхал и скучал. Через несколько дней вернулся Лашевич. Я тут же с ним встретился и рассказал о поручении, которое мне дано для него от имени Ленина.

Внимательно выслушав меня, он очень обрадованно сказал: «Хорошо, что вы приехали. Мы, как провинциалы, ничего подобного даже не предполагали, и наверняка немало бывших троцкистов было бы у нас избрано на съезд. Но теперь мы это учтем. Передайте в Москве, чтобы Ленин не беспокоился за Сибирь».

Поездка в Сибирь заняла в общей сложности больше трех недель. Вернувшись, я снова побывал у Сталина, рассказал о выполнении данного мне поручения, об общем положении в партийных организациях Сибири, о своих впечатлениях, о людях, с которыми пришлось познакомиться.

На XI съезде партии в марте 1922 г. меня вместе с Енукидзе и Кировым избрали в секретариат съезда. Президиум съезда возглавлял Ленин, который выступил с политическим докладом ЦК. В своем выступлении на съезде в прениях по докладу Зиновьева об укреплении партии я поддержал тезис Ленина о размежевании работы Советов и партии, критиковал Зиновьева за его предложение переводить хороших работников из губкомов на хозяйственную работу, говорил о важности роли фабрично-заводских ячеек при нэпе.

По окончании XI съезда партии у меня состоялась беседа со Сталиным по его инициативе. Он сказал, что каждому руководителю, и мне в данном случае, необходимо подготовить такого работника, который мог бы при необходимости нас заменить. Он спросил, кто заведующий Орготделом губкома. Тогда секретарь был один – в его отсутствие его заменял заворготделом. Я сказал, что эту должность у нас около года занимает Коршунов. Он из сормовских рабочих, дореволюционный член партии, политически подготовленный. Пользуется влиянием среди сормовчан. Однако у него нет широкого кругозора. Ему трудно анализировать положение и ставить задачи.

Сталин тогда сказал, что в таком случае он предлагает направить на работу в Нижегородский губком Угланова из Ленинграда. Там он работал заворгом губкома, критиковал Зиновьева и с ним не поладил. Зиновьев старается от него избавиться. Вместе с тем он способный, растущий партийный работник. Он выходец из приказчиков. Дореволюционный коммунист, с большим организационным опытом руководящей партийной работы. «Он мог бы заменить Коршунова, – сказал Сталин, – а со временем, когда пустит корни в организации и когда настанет время тебе уехать на другую работу, сможет безболезненно тебя заменить». (В ходе этой встречи мы со Сталиным перешли на «ты».)

Вскоре это было осуществлено. Угланова я ранее не знал и даже о нем не слышал. Теперь получил возможность познакомиться с ним, присмотреться к методу его работы, характеру, умению держать себя в коллективе, общаться с партийными товарищами, выступать на партийных собраниях. Как я убедился, он не отличался теоретической подготовкой, но умел свободно разбираться в текущей политике партии. Он чувствовал мое хорошее отношение и тем же отвечал мне.

Работал он не покладая рук. У нас надолго установились хорошие, товарищеские отношения, но особенно близкими они никогда не были. Возможно, это объяснялось некоторыми особенностями характера Угланова: на работе, да и в личном общении, он вел себя как-то несвободно, скорее даже напряженно. Кроме того, он был лишен чувства юмора и порой обижался даже на шутки вполне безобидные.

На XIII губернской партийной конференции его и меня избрали в состав губкома. Пленум нового состава губкома избрал меня секретарем, а Угланова заместителем.

В мае 1922 г. мне впервые довелось присутствовать как кандидату в члены ЦК на его пленуме.

Пленум проходил в зале заседаний Совнаркома. Члены и кандидаты в члены ЦК сидели за длинным столом, а Ленин занимал председательское место. Он держал в руках карманные часы и строго следил за соблюдением регламента выступавшими. Обстановка строго деловая, никаких посторонних разговоров, которые могли бы помешать ведению заседания. Для докладов Ленин давал, помнится, три минуты, в особых случаях – семь минут (например, Рудзутаку, который докладывал о Генуэзской конференции), выступавшим в прениях – одну-две минуты. Докладчики опытные: умея объяснить суть вопроса коротко, они вполне укладывались в установленный Лениным жесткий регламент.