Роберт Такер - Сталин, Путь к власти

Доктринерский марксизм Сталина почти с самого начала был марксизмом по Ленину, или "марксизмом-ленинизмом", если использовать выражение, которое в России 30-х годов само превратилось в догму. Эта побудительная причина возведения Ленина и его учения на пьедестал дополнялась практической политической заинтересованностью в том, чтобы еще выразительнее подчеркнуть права старых ленинцев, подобных Сталину, в противовес бывшим противникам Ленина, к которым принадлежал Троцкий. Но другая, и главная, причина связана со значением Ленина в жизни Сталина. Когда Сталин в молодости начал отождествлять себя с Лениным, взяв его за образец героя в революционном движении и намереваясь стать его боевым товарищем, он сформировал для себя собственный культ личности, ставший главной осью, вокруг которой вращался весь его внутренний мир. Это был двойной культ, при котором Ленин и Сталин как два прославляемых вождя оказывались неразрывно

258

связанными с исторической судьбой русского коммунизма. Следовательно, взяв на себя инициативу в деле создания народного культа умершего Ленина, Сталин выразил глубоко скрытые мысли и (возможно, подсознательно) подготовил почву для будущего культа второго вождя.

Такое объяснение основывается на предположении, что Сталин вообще-то не испытывал враждебных чувств к Ленину, несмотря на моменты напряженности в отношениях между ними, о которых шла речь выше. В сущности, единственным официально зафиксированным свидетельством неприязни может служить вскользь упомянутый "национальный либерализм товарища Ленина", который к тому же явился следствием излишне горячей реакции на упрек Ленина в торопливости при решении конституционных проблем. Конечно же, Сталин в самом деле не одобрял "национальный либерализм" и больше не считал больного Ленина 1922 и начала 1923 г. прежним гигантом. Не исключено также, что ухудшение здоровья он относил на счет, как ему представлялось, политических упущений Ленина. Возможно, конфликт возник еще и потому, что Сталин слишком рано начал действовать в роли второго вождя или официального преемника, то есть в роли, давно предусмотренной его собственным жизненным сценарием. Во время конфликта, однако, он не занимал по отношению к Ленину агрессивно-враждебной позиции; скорее можно говорить о воинственном настрое Ленина против Сталина.

Ведь ссора с единственным человеком, так много значившим в его сознательной жизни, - с человеком, к которому, судя по имеющимся в нашем распоряжении немногим свидетельствам, он питал что-то вроде любви, сопровождалась бы для Сталина чрезвычайно тяжелыми переживаниями. Такой оборот дела был бы чреват одними неприятностями, ибо даже и очень больной, но готовый к борьбе Ленин представлял собою грозного противника. И вряд ли у Сталина на этот счет были какие-либо иллюзии, когда он получил от Ленина последнюю холодно-враждебную записку, требовавшую извинений за грубую выходку по телефону в отношении Крупской. И когда через несколько дней Ленина парализовало, Сталин, должно быть, испытал чувство огромного облегчения.

Но отношения, на которых покоится структура человеческого самоотождествления, обычно противятся разрушению. В рассматриваемом же случае это сопротивление должно было быть особенно сильным, поскольку объект личного культа имел не одну (Ленин), а двойную фамилию (Ленин-Сталин). И самооценка Сталина была, таким образом, тесно связана с его поклонением Ленину. По этой причине тяжелая болезнь и смерть

259

Ленина, возможно, принесли Сталину как политическое, так и психологическое избавление. Ленин, с которым не нужно было больше соперничать и которого теперь не было нужды опасаться, стал Лениным, которому можно было, как прежде, поклоняться и чьим заповедям можно было присягать на вечную верность, как это сделал Сталин в своей "клятвенной" речи. К такому Ленину можно было снова питать те безраздельные чувства благоговения и восторга, о которых Сталин, обычно не расположенный открыто признаваться в сокровенном, говорил 28 января, выступая перед кремлевскими курсантами.

Но Сталин вовсе не был единственным большевиком, испытывавшим к Ленину подобные чувства и выражавшим их в тот период народной скорби, когда возник культ Ленина. Поэтому нам кажется, что объяснения данного явления, которые не учитывают феномена большевизма, страдают крупным недостатком. Рассмотренные во второй главе книги факты свидетельствуют о том, что большевистское движение содержало в себе скрытые тенденции к созданию культа Ленина. Они стали заметны при проявлениях чрезмерного превознесения его личности, имевших место в партии по различным поводам в последние годы жизни вождя. Необходимо понять (как это, по-видимому, к своему ужасу, обнаружил Ленин), что то были лишь предвестники будущих событий, представлявшие культ личности в зародыше.