В Тан-Богораз - Жертвы дракона

Они положили его на шкуре перед огнем, там, где недавно лежали воскресшие звери. Он не шевелился и не говорил ни слова, ибо был мертв. Он лежал у огня, как новое воплощение, незваный таинственный гость, который явился неведомо откуда и требовал у Анаков жертвоприношений важнее тех, которые они давали на отпуск костям Медведя и Мамонта.

ГЛАВА 11

Мрачно прошла эта ночь для Анаков. Мертвеца можно было унести в поле только на следующее утро. Но, по обычаю племени, люди не могли ночевать под одной крышей с покойником. Мужчины и женщины ушли из пещеры. Было холодно и сыро. Шел мелкий дождь. Анаки попрятались в расселинах, каких было много вблизи их главного обиталища, улеглись на холодном камне и чутко дремали в ожидании утра.

Только Спанда и Мар остались в пещере наблюдать за покойником, ибо мертвецы в одиночестве коварны. Оставаясь без свидетелей, труп мог бы очнуться и запрятать в пещере злые чары в наследство живущим.

Мертвец лежал на шкуре у огня. Спанда уселся в головах на широком камне, взял бубен и стал слегка поколачивать пальцем о край обода. Бубен тихо звенел, как будто плакал. Этот звон должен был усыплять мертвеца и смягчать его мысли, горькие и злые, перед отходом в область тихого мрака, в страну загробную.

Мар сидел у ног покойника несколько сбоку и смотрел в лицо своего бывшего соперника. Огонь мелькал и вспыхивал, и по лицу Несса пробегали тени, и казалось, что он шевелит губами и что-то шепчет, и подмигивает, и слегка кивает головой.

И в ответ на эти мелькающие жесты Мар стал говорить с Нессом.

- Сердишься, Несс? - спрашивал он. - За что? За девку? Ну, больше не будем драться. Хочешь, бери ее себе...

И Несс кивал головой.

Дети сбились все вместе, в расселине слева, малыши и подростки, мальчишки и девочки. Они жались гурьбой, как белки в древесном дупле в холодное зимнее время. И, несмотря на темноту и жуткую близость неведомых духов, они шептались тихонько между собой.

- Отчего он такой синий, - шептала Милка, - а о н а серая?

- Я убил ее, - сказал Рум старший не без некоторой тайной гордости.

- Ты не попал, - возразила Милка с оттенком прежнего задора.

- Шш... - шипели соседи, - молчите!

Но проходила минута, и Милка снова задавала вопрос:

- А отчего они скакали?

Дило тоже был тут, но поместился поодаль.

Еще со вчерашнего дня дети сгорали от любопытства и приставали к нему с расспросами во всех промежутках праздника. Но Дило хмурился и отвечал коротко: "Отстаньте". Он прятался от них целый день, но теперь ему было страшно одному.

Он старался заснуть, но не мог.

Глаза его сами открывались и устремлялись в темноту; осенняя ночь была черна, как пещера. Кругом было тихо, дети молчали, но ему начинало казаться, будто что-то маленькое, неуловимое, крадется за его спиной. Он вздрагивал и оборачивался, но того уже не было сзади. Оно проходило теперь впереди, как серая тень. Оно постоянно меняло форму, съеживалось и расширялось, было, как головка одуванчика и даже как пушинка, потом становилось, как клуб перекати-поля, бегущего по ветру, тотчас же бежало само, на длинных бессчетных ногах, как серый паук, и глаза у него были, как яркие уколы, алые и злые. Оно поднималось на воздух и металось, как нетопырь, проплывало мимо, как серая сова, и задевало его мягким крылом по лицу.

Он вздрагивал и просыпался. Было темно и тихо. Только дождь шумел снаружи. Дождевые струи тянулись прямо, как нити, шуршали дробно и монотонно. А о н о опускалось на землю и становилось пушистым, как мех, и шуршало по земле мягкими лапками и двигалось прямо, как нить. Только глаза сверкали, как алые искры.

Голова Дило опускалась ниже, и о н о останавливалось и вдруг без всякого усилия меняло размеры и становилось горой. Крутая спина вырастала и вставала, как вал, над темным ущельем, алые камни огненных глаз сверкали загадочным блеском, серая голова тянулась вперед с разинутой пастью. Он делал страшное усилие и просыпался с криком. Все становилось иным. Вместо ущелья была лощинка за пещерой и вместо серого Река - серая крыса.

И сам он тоже был иной - измененный, слабый и крохотный, как муха, и серая крыса казалась ему, как прежде, горою. Это был тот же Рек, пламенноокий и страшный. Он глядел на Дило своими страшными глазами и тянулся к нему с той же разинутой пастью.

До самого утра грезил Дило, и только когда поздний рассвет забрезжил на востоке и осветил расселину, он упал на землю и заснул, как мертвый. И отошли от него и Реки, и крысы, и страшная смерть, витавшая над стойбищем. Но только сон его был тяжелый и черный, как преддверие смерти.