К Тарасов - Единственный свидетель - бог

- Ну, знаете! - вскрикивает Буйницкий. - Это сверх всяких пределов. С меня достаточно! - и поворачивается уйти.

- Одну минуту, гражданин Буйницкий, - останавливаю я разгневанного сакристиана. - Не сердитесь, разговор, действительно, условный. Я вас только на минутку еще задержу. Вы остаетесь стоять, а ты, Саша, уходи. Так, повернись к пану сакристиану затылком. Сделай шаг, еще шаг. Стоп. Теперь вы, Буйницкий, возьмите подсвечник. Лучше тот, крайний, в котором новые свечи. Не стесняйтесь, в костеле, как мы условились, никого нет, а Луцевич сидит к вам спиной. Берите и бейте им собеседника по голове.

Буйницкий онемел, руки его безвольно падают, взгляд, полный страдания, обращается ко мне - о, я ни в чем не виновен, я добрый, мирный человек, говорит этот взгляд, - какое ложное заблуждение о моей душе, я - агнец, маленький, беленький ягненок, не мучайте меня подозрениями, отпустите. К горлу его подкатывает ком слов (мне так кажется), но он молчит. Дожимать его надо, думаю я, надкололся.

Буйницкий поднимает глаза, глядит на Белова, потом на ксендза, потом на органиста и по-прежнему остается нем.

- Ах, Буйницкий, - продолжаю я с укоризной, - сколько страданий вы доставили своей жене...

Жена стоит возле ксендза Вериго, окаменев от прозрения на трагическую ошибку своего замужества.

Но и это его не пронимает, в ответ он беспомощно пожимает плечами.

- Да, граждане свидетели, - говорю я. - Так происходило в четверг. Затем он спрятал убитого в исповедальню, вытер подсвечник и продолжал бродить по костелу, словно ничего не случилось.

- Саша! - говорю. - Гражданин Буйницкий задержан.

Локтев поворачивается, отступает на шаг, достает свое оружие и командует задержанному:

- Заложите руки за спину. Идите вперед.

- Господи! - шепчет ксендз. - Не может быть...

Буйницкий тяжело потянулся к входным дверям.

Локтев конвоирует его в полном согласии с моими указаниями. Молодец. Точность - половина удачи.

Этот прощальный проход Буйницкого вдоль колонн к притвору очень меня сердит. Мне не нравится, что сакристиан молчит, уж как-то быстро он сломался, согласился на поражение недопустимо легко. В немом виде от него мне никакой пользы не будет. А он бредет, как козел на заклание, пожалейте, мол, меня. Поравнялся с органистом, взглянул на него и поворачивает на выход.

- Гражданин Буйницкий, - говорю я. - Повернитесь. Вы ничего не хотите сказать на прощание? - спрашиваю я. - Не мне, а вашим коллегам - ксендзу Вериго, органисту Луцевичу. Вы пятнадцать лет провели вместе. Жене, наконец...

Буйницкий, потупив голову, отрешенно молчит. Мне кажется, он меня уже не слышит. Уже созрел, думаю я.

Саша, как и надлежит конвоиру, стоит от него налево, только вот пистолет опустил.

- Что вы молчите, Буйницкий! - взываю я. - Ведь вы видите этих людей, возможно, в последний раз - и Белова, и ксендза Вериго, и органиста, и свою супругу...

- Мне нечего сказать, - шепчет Буйницкий.

- Ну, что же, - говорю я, - у вас был выбор. Вы отказались. Теперь я скажу. Даже не я, а вот вы, Петров. Пожалуйста, внимательно как художник посмотрите на лица Буйницкого и Луцевича и определите, кто старший, кто младший брат.

При последнем моем слове органист делает кошачий скачок к Локтеву и ударяет его ребром ладони по шее, еще миг - и черный глаз Сашиного пистолета глядит мне в грудь.

- Не шевелитесь, майор, - командует органист. - Руки поднимите. Повыше. Иначе сами знаете, какая получится неприятность. А ты, - органист кивает Локтеву, который, подобно рыбе, выброшенной на берег, хватает ртом воздух, - стань рядом с командиром. И вы, и вы (Белову, ксендзу) тоже рядом. Все вместе.

Хоть я и лежу в постели, я чувствую озноб, которым охватило свидетелей.

Удачно он Саше попал, думаю я. Чего это я не пожалел парня. Впрочем, сам виноват. Зевать не надо. Ничего, даст бог, сквитаемся.

- Стась, открой подвал, - командует органист.

- Ты этого не сделаешь, - шепчет Буйницкий. - Это нельзя.

- Поторопись, дурак, - прикрикивает органист.

- Опомнись, - призывает Буйницкий.

- Выхода нет, - говорит органист. - Ключи. Быстро.

- Неужели вы нас убьете? - спрашиваю я и провокационно делаю шаг вперед.

Органист, не раздумывая, нажимает спуск.

Мне, однако, везет - осечка.

Я молниеносно посылаю руку в карман, но не успеваю, органист передергивает затвор раньше.

- Подлец! - кричит Стась Буйницкий. - Убийца! - и бросается на брата.

Луцевич стреляет в сакристиана в упор. Это означало бы точную смерть, если бы пистолет не отказал вновь.