Алексей Юрчак - Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение

Такая потеря значительной части буквального смысла и приобретение перформативной функции воспроизводства социального пространства происходит со многими ритуалами; достаточно вспомнить ритуал приветственного пожатия рук.

Подобным же образом редакторы советских газет часто сами сочиняли «письма читателей», которые печатались в газетах. Об этой практике см.: Лосев 1978: 242; Humphrey 1989: 159.

Такое положение «Ленина» в структуре авторитетного дискурса коренным образом изменилось в конце перестройки, в 1989–1990 годах, см.: Юрчак 2007.

Как известно, Владимир Высоцкий, актер театра и кино, завоевавший массовую популярность в 1960–1980-х годах своими авторскими песнями, занимал в советской культуре неоднозначное место. Партийное руководство было недовольно большинством песен Высоцкого, в которых ярко описывались отчуждение и абсурдность, присущие советской действительности. Его песни практически не звучали по радио или в государственных концертных залах, хотя всерьез они не запрещались, поскольку откровенно антисоветскими не являлись. Несколько песен Высоцкого, написанных для кинофильмов и театральных постановок, было выпущено на пластинках государственной фирмы звукозаписи «Мелодия», но большинство песен не выпускалось и получило широчайшее хождение по стране в виде любительских звукозаписей на сотнях тысяч магнитофонных бобин. Эти песни были популярны во всех слоях советского общества — от интеллигенции до рабочих, от диссидентов до государственных чиновников.

Олег Вите (1996) пишет, что с конца 1950-х годов советская повседневность начала разделяться на две публичные сферы — публичную и nfueamuo-публичную. Первая регулировалась писаными законами и правилами власти, а вторая — неписаными культурными устоями и соглашениями. В этой модели отрицается наличие в советской повседневности некой единой публичной сферы. Однако проблема такого подхода в том, что в позднесоветском обществе существовало множество публик, природа которых не определялась принципами публичности или приватно-публичности, они могли одновременно пересекать обе эти «публичные сферы». Как мы видели на примерах в этой главе, комсомольцы формировались как некое сообщество посредством своего участия в постоянном воспроизводстве формы и изменении смысла идеологических мероприятий комсомола. То есть их практики регулировались одновременно писаными законами и неписаными соглашениями, если пользоваться терминологией Вите. Эта общность комсомольцев была одновременно частью публичной и приватно-публичной сфер — точнее, само понятие «сфера» здесь неуместно. Эти люди относились к одной из множества советских публик, отличающихся от авторитетного понятия «советского народа» (о развитии и изменении советской публичности в постсоветский период см.: Yurchak 2001).

Песня «Герои» из альбома «Электричество» (1981) группы «Аквариум».

О Владимире Высоцком см. подробнее в конце главы 3. Александр Галич (1918–1977) — драматург, автор и исполнитель песен, один из зачинателей жанра советской авторской песни. Его творчество неоднозначно воспринималось Советским государством. После исполнения им песни «Памяти Пастернака» в 1968 году его отношения с официальными институциями стали более напряженными. В 1971 году он был исключен из Союза писателей, в 1972-м — из Союза кинематографистов, а его пьесы перестали публиковаться. В 1974 году Галич был выслан из Советского Союза. Он умер в 1977 году в Париже, где и был похоронен.

Курсив мой. Ср. со словами Олеси в главе 3 о «неинтересности» дискурса ее «диссидентствующего» коллеги, который «ожидает от тебя какой-то реакции, но тебе нечего ответить. Не потому, что ты не способен анализировать как он, а потому, что тебе не хочется этого делать».

Курсив мой. — А.Ю.

Напомним, что речь идет о конце 1970-х — начале 1980-х годов, когда подавляющее большинство советских граждан Солженицына еще не читало. И хотя Инна и ее друзья уже читали ходившие по рукам отрывки из «Архипелага Гулага», изданного за рубежом в середине 1970-х годов, более-менее публичного дискурса об этом и других произведениях Солженицына в советской повседневности не было.

Это отношение у них резко поменялось позже, во время перестройки, когда поменялся принцип всей системы, авторитетный дискурс перестал функционировать как перформативное воспроизводство формы, а его буквальный смысл стал вновь актуален.