Джузеппе Боффа - История Советского Союза - Том 2. От Отечественной войны до положения второй мировой державы. Сталин и Хрущев. 1941 — 1964 гг.

Как уже заметил читатель, в мои намерения не входит писать историю нашего времени. Я не могу поэтому смотреть на события, нововведения, надежды, недоумения, связанные с его именем, глазами историка. Пока нельзя написать даже подлинную историю брежневских лет. Возможно, условия для этого созреют в недалеком будущем, если откроется доступ к некоторым жизненно важным источникам. Впрочем, и в этом случае такая работа потребует времени. Сегодня, однако, немыслимо опубликовать историю СССР от начала революции до современной эпохи, не добавив ничего к тем наблюдениям над брежневской порой, которые содержатся в предыдущей главе, не сказав ничего о тех глубоких переменах, которые совершились после этого. Сделать это тем более необходимо, что речь идет о том самом обновлении, о необходимости которого уже было написано на страницах этой книги; скажу больше: оно рассматривалось здесь не только как необходимое, но и — в противовес некоторым распространенным в ту пору предрассудкам — как возможное. Начавшиеся перемены пошли потом именно в том направлении, которое соответствовало пожеланиям автора.

Ничего из того, что произошло и происходит в Советском Союзе с тех пор, как Михаил Сергеевич Горбачев вступил на пост Генерального секретаря ЦК КПСС (март 1985 г.), нельзя понять, если не представлять ясно масштабы и природу кризиса, который поразил советское общество к началу 80-х годов. Тот факт, что вначале он проявлялся в хронических повышениях температуры и скорее напоминал простудный озноб, нежели сокрушительный недуг, не должен заслонять от нас ни его размеров, ни его глубины. Из этого нужно исходить во всех последующих суждениях. /546/

О том, как постепенно кризис нарастал начиная с момента смещения Хрущева, говорилось в двух заключительных главах этой книги. На рубеже 70-х и 80-х годов его последствия начали проявляться все чаще в разнообразных формах. И поскольку в экономике эти последствия легче всего поддаются измерению, то естественно, что наш анализ начинается именно с нее.

Система управления обществом, которую ныне исследователи называют командно-административной, функционировала все хуже с точки зрения достижения тех целей, которые — по крайней мере на бумаге — она ставила перед собой: централизованного планирования, производства и распределения, контроля над этими процессами. Даже простое ознакомление с официальными документами эпохи — а ведь в них постоянно присутствовало стремление представить действительность в наиболее оптимистическом свете — неоспоримо свидетельствует: поставленные задачи, провозглашенные проекты, обещанные изменения либо вовсе не осуществлялись, либо осуществлялись минимально. Так называемые государственные планы — неважно, ежегодные или пятилетние — в конечном счете оказывались не экономическими императивами — хотя в соответствии с господствовавшей тогда системой взглядов они должны были бы обладать силой закона, — а бесконечно повторяющимися призывами, обреченными на провал.

Там, где, по теории, все регулировалось и контролировалось сверху, большая часть экономических явлений на самом деле ускользала от какой бы то ни было эффективной проверки и предвидения. Необоримые тенденции хозяйственной жизни — от запросов рынка до объективного подсчета доходов и расходов — любопытным образом мстили за невежественное или пренебрежительное отношение к себе. Наряду с официальной экономикой, отраженной в статистической отчетности, складывалась целая сеть параллельных каналов, причем настолько многочисленных, что из них образовалась «теневая экономика», как назвали ее позже сами советские авторы, то есть не просто «притопленная» экономика, как сказали бы у нас, в Италии, и не просто «черный рынок». И то и другое, разумеется, имело место и находило широкое распространение. Но здесь было и нечто большее: настоящие джунгли «вторых», или «параллельных», экономик, неписаные правила которых покорно принимались (а то и поощрялись) самими государственными предприятиями, вступавшими с ними во взаимоотношения. Поскольку ни один механизм такого рода не был предусмотрен законом — напротив, речь шла о нелегальных и потому тайных операциях, — подобная хозяйственная практика развивалась рука об руку с коррупцией, постепенным приспособлением властей к незаконным операциям и настолько обширными явлениями деформации нравов и приличий, что применительно к целым регионам они стали квалифицироваться как действия «мафии».