Михаил Пазин - Романы Романовых

По случаю победы под Бендерами в Петербург с донесением помчался брат последнего фаворита Екатерины Платона Зубова, Валериан. Когда он в середине апреля 1790 года вернулся в Яссы, то застал привычную картину: «И дворец был тот же, и люди те же, только “предмет” страсти Григория Александровича в очередной раз переменился. Теперь это была двадцатитрехлетняя гречанка (напомним, что Потемкину был уже 51 год) совершенно сказочной красоты, смотреть на которую собирались толпы народа и в Варшаве, и в Париже. Это была знаменитая София Витт, жена польского генерала Иосифа Витта, впоследствии графиня Потоцкая-Щенсны. София, в девичестве Клявона, родилась в Константинополе, была не то прачкой, не то невольницей. Ее купил польский посол в Турции Боскап Ляскоронский и перепродал Витту, бывшему тогда майором».

А. Тургенев писал о мадам Витт следующее: «Потемкин куртизанил с племянницами своими и урожденной гречанкой, бывшею прачкой в Константинополе, потом польской службы генерала Витта женою, потом купленною у Витта в жены себе графом Потоцким и, наконец, видевшею у ног своих обожателями своими: императора Иосифа, короля прусского, наследника Фредерика II, Вержена – первого министра во Франции в царствование короля-кузнеца Людовика XVI, шведского короля Густава; будучи в преклонных летах, графиня София Потоцкая была предметом даже Александра Павловича». Наверное, хороша была чертовка, раз в нее влюбился не только Потемкин, но и Александр I. Один историк утверждал, что в начале 90-х годов у нее от Потемкина родилась дочь, но эта «дочь» из области тех же фантазий, что и Елизавета Темкина.

После мадам Витт настала очередь не менее очаровательной и еще более молодой (любил Потемкин молоденьких, впрочем, Екатерина тоже предпочитала юношей) княжны Долгоруковой. Рассказывали, что в день ее именин Потемкин, устроив праздник, посадил княжну рядом с собой и велел подать к десерту хрустальные чаши, наполненные бриллиантами. Из этих чаш каждая дама могла зачерпнуть для себя ложку драгоценных камней. Когда же именинница удивилась такой роскоши, Потемкин сказал: «Ведь я праздную ваши именины, чему же вы удивляетесь?» Вот это размах – так кутить мог только Потемкин! Когда же выяснилось, что у княжны Долгоруковой нет подходящих бальных туфелек, которые она обычно выписывала из Парижа, Потемкин послал нарочного во Францию, и тот, загоняя лошадей, мчался дни и ночи напролет, чтобы доставить модные башмачки в срок. В те же вечера, когда балов и вечеров не намечалось, в интимных покоях Светлейшего появлялись все новые и новые соискательницы брильянтов. Пресыщенный любовью, пирами, лестью и доступными женщинами, Потемкин стал раздражительным, пребывал в беспрерывной меланхолии, ни в чем не находил покоя и наконец уехал в Петербург. Была еще одна причина, погнавшая его в Северную Венецию, – у Екатерины появился новый любовник, амбициозный и властный Платон Зубов, который мог бы составить ему конкуренцию. С намерением «вырвать этот зуб» он и помчался в столицу.

Потемкин приехал в Петербург в феврале 1791 года и по привычке обосновался в Зимнем дворце. Принят он был с прежними почестями – Екатерина II подарила ему фельдмаршальский мундир, украшенный алмазами, стоимостью 200 тысяч рублей, и Таврический дворец. Мешая хандру и меланхолию с деятельным участием в отделке дворца, Потемкин задумал устроить праздник, которого еще свет не видывал. К маю все было готово, и Таврический дворец принял три тысячи гостей. Этот грандиозный праздник прекрасно описан в книге М. Пыляева «Старый Петербург», так что повторяться нет смысла. Скажем лишь, что Светлейшему он обошелся в полмиллиона рублей.

Когда Екатерина II покидала после праздника Таврический дворец, Потемкин упал перед ней на колени и зарыдал. Потом говорили, что Потемкин плакал, чувствуя приближение своей смерти… После торжества князь пробыл в столице еще два с лишним месяца. Удалить Платона Зубова ему так и не удалось, личные отношения с императрицей ухудшились. Она фактически выставила Потемкина из города. За время своего пребывания в Петербурге после праздника в Таврическом князь истратил 850 тысяч рублей на попойки и пирушки, расходы на которые были покрыты казной. Гулял Потемкин напоследок по-крупному, как действительно перед смертью.

Летом 1791 года, простившись с Екатериной II, князь отправился в город Галац, к армии. Он пребывал в жестокой меланхолии, вызванной разрывом с царицей. В августе произошло событие, еще более опечалившее его, – умер герцог Карл Вюртембергский, самый любимый его генерал. При отпевании покойного Потемкин стоял возле гроба до конца. «Потемкин был столь сильно удручен и задумчив, что, сойдя с паперти, вместо кареты подошел к погребальному катафалку. Он тут же в страхе отступил, но твердо уверовал, что это не простая случайность, а предзнаменование», – вспоминал очевидец. Так оно и случилось. В тот же вечер он почувствовал озноб, потом у него поднялась температура. Потемкин слег в постель, но докторов к себе не допускал. Повторилась та же ситуация, что и с потерей глаза, только сейчас на карту была поставлена жизнь Циклопа. Когда же ему стало совсем худо, он приказал везти себя в Яссы, где были лучшие военные врачи. Там его болезнь немного отпустила, а потом накинулась опять. За три дня до своего 52-летия Потемкин причастился Святых Тайн, ожидая скорую смерть, однако Бог подарил ему еще несколько дней жизни, во время которых Светлейший подолгу молился, по-прежнему отказываясь от каких-либо лекарств. Наконец, увидев, что ему не делается ни хуже, ни лучше, он приказал везти себя в город Николаев. Его сопровождала любимая племянница, графиня Браницкая. В пути ему стало совсем плохо. В ночь на 6 октября 1791 года больного вынесли из кареты и положили на ковер, расстеленный прямо в степи. Он умер так тихо, что казаки конвоя сразу не поверили, что всемогущий Григорий Потемкин мертв. Только Браницкая, вскричав, бросилась ему на грудь, стараясь своим дыханием согреть его похолодевшие губы.