Виктор Суворов - Облом. Последняя битва маршала Жукова

В своей речи, которая задавала тон всему пленуму Центрального Комитета, Жуков заявил:

Нужно сказать, что виноваты и другие товарищи бывшие члены Политбюро. Я полагаю, товарищи, что вы знаете, о ком идет речь, но вы знаете, что эти товарищи своей честной работой, прямотой заслужили, чтобы им доверял Центральный Комитет партии, вся наша партия, и я уверен, что мы их будем впредь за их прямоту, чистосердечные признания признавать руководителями (Молотов, Маленков, Каганович. 1957. Стенограмма июньского пленума ЦК КПСС и другие документы. с. 41).

Пленум ответил бурными аплодисментами. А Жуков предложил этим не названным по именам «другим товарищам» покаяться:

Здесь, на пленуме, не тая, они должны сказать всё, а потом мы посмотрим, что с ними делать.

Именно на этом в свое время свернул шею Робеспьер. Своих соратников он гнал на гильотину по одному и целыми шайками, а трусливое большинство народных избранников отвечало воплями восторга. Каждый дрожал за свою шкуру, и когда выяснялось, что на сегодня пронесло, ликовал и визжал от счастья.

И вот однажды Робеспьер объявил: я выявил в нашем кругу еще нескольких врагов народа, которым давно пора отрезать головы, завтра мы так и сделаем, но пока имен не называю. Естественно, каждый такое замечание принял на свой счет, и потому во все пока еще не отрезанные головы одновременно пришла на первый взгляд парадоксальная мысль: а почему бы самому Робеспьеру голову не отрезать?

Так и порешили.

Жуков пошел тем же путем: вот этих я выгоняю, но и остальные тоже виноваты, имен не называю, вы сами, товарищи, их знаете, но так уж и быть — на сегодня прощаю, пусть пока числятся руководителями, а там посмотрим.

Жуков не отдавал себе отчета, что с этого момента все присутствующие на пленуме ЦК КПСС — а это две с половиной сотни закаленных в подковерных схватках бойцов — стали его смертельными врагами.

Их бурные аплодисменты были всего лишь формой стадного инстинкта, проявлением страха.

Но именно этот страх объединил их всех в стремлении от Жукова избавиться.

Пленум продолжался. Партийные деятели спешили выразить свою горячую поддержку Хрущёву-победителю.

Месяц назад Хрущёв публично чуть ли не матом крыл советских писателей и других деятелей культуры. Настала пора писателям ответить. Выступает член Центральной ревизионной комиссии, главный редактор «Литературной газеты» сочинитель Кочетов:

Большое значение имела большевистская, партийная речь товарища Хрущёва. Мы радовались ей, это был для нас праздник. Перед этим была просто ужасная муть (Молотов, Маленков, Каганович. 1957. Стенограмма июньского пленума ЦК КПСС и другие документы. с. 410).

Перед Хрущёвым писателей мягко журил кандидат в члены Президиума ЦК товарищ Шепилов. После него то же самое говорил Хрущёв, только на народном наречии. Выяснилось теперь, что речь Шепилова была ужасной мутью, а речь Хрущёва — бальзам на писательские души.

Член Центральной ревизионной комиссии шестикратный лауреат Сталинской премии Константин Симонов, понимая, что его партийный ранг слишком низок и что он не будет удостоен чести лизнуть корму победителя, прислал Хрущёву записку. Хрущёв зачитал ее пленуму ЦК:

Товарищ Хрущёв критиковал некоторых из нас, в том числе и меня, резко, но за этой резкостью была душа и сердце, любовь к литературе, забота о ней и доверие к нам. Я и, я знаю, другие товарищи ушли с этой встречи с желанием работать, с верой в свои силы и с благодарностью товарищу Хрущёву за его прямые, резкие, но полные заботы слова (там же. с. 67).

То есть: бьет нас барин, и мы ему благодарны. Бьет — значит любит.

В ходе перепалки Жукову было брошено обвинение в том, что и сам он палач, сам приговоры подписывал. На что великий полководец якобы гордо ответил: «Ройтесь! Моей подписи вы там не найдете!»

Жуколюбы и жуковеды слишком часто повторяли эти слова, они давно вошли во все трактаты о Жукове как доказательство его честности и непричастности к массовым расстрелам.

А меня заинтересовала мелкая деталь: Жукову бросили обвинение... Кто бросил?

Решил обвинителя найти. Но обвинитель не находился.

Тогда я ринулся искать того, кто первым эту историю рассказал. И вдруг выяснил, что первоисточником является Константин Симонов, заместитель генерального секретаря Союза писателей СССР, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и шести Сталинских премий, один из самых главных апологетов жуковской гениальности. Расписал Симонов эту сцену в статье «К биографии Г. К. Жукова». Никакими источниками выдумка Симонова не подтверждается.