Александра Толстая - Жизнь с отцом

— Душенька, Лев Николаевич, как я рада!

Я любила слушать ее рассказы про житье на Кавказе, куда она поехала работать на земле со своей подругой Ольгой Александровной [18] …со своей подругой Ольгой Александровной… — О. А. Баршева, классная дама Николаевского женского училища. , когда она, увлекшись взглядами отца, бросила институт и решила изменить свою жизнь. Особенно сильное впечатление производил на меня рассказ о медведе.

— Работаю я, — говорила Мария Александровна, — и вдруг, моя душенька, поднимаю голову, а медведь на дереве сидит и абрикосы ест. Ах, моя милочка, я так и обмерла!

Помню еще рассказ:

— И вот, моя душенька, возвращаемся мы с Ольгой Александровной с Кавказа, и деньги у нас с собою были. Соблазно, соблазн, моя милочка, отвращение эти деньги! И что ж ты думаешь? Вытащили, все деньги вытащили! Господь на нас оглянулся! — восторженно заканчивала Мария Александровна.

Я помню, при этом рассказе раз присутствовала двоюродная сестра, Варечка Нагорнова, отличавшаяся страшной рассеянностью, у нее всегда все пропадало и никогда ничего не было.

— Ах, Мария Александровна, — грустно промолвила она, — Господь с меня глаз не спускает!

Мам? рассказывала, что когда отец написал "Войну и мир", он подарил племянницам по десяти тысяч рублей. Варечка куда-то засунула билет и забыла про него. Один раз мам? заехав к ней, увидала, что разбитое стекло заклеено чем-то странным. Вглядевшись, она узнала десятитысячный билет.

Баловали меня мало, но за всякую ласку я была бесконечно благодарна и отвечала любовью и преданностью. Чаще всего я испытывала приливы нежности к своим сестрам, но никогда не смела этого высказывать. Они и не подозревали, что лаской могли сделать со мной все, что хотели, тогда как строгость, наоборот, всегда пугала меня, заставляла внутренне сжиматься и каменеть. Меня считали упрямой, на самом деле это было не совсем так. К упрямству примешивались и застенчивость, и обидчивость, порождаемая частыми уколами самолюбия.

Ко мне ходила учительница Александра Константиновна. Она была милая, добрая и очень застенчивая, что меня особенно к ней притягивало, и краснела совсем как я. Мне нравилась ее наружность: белокурые, ниже пояса волосы отливали золотом, ласково сияли темно-синие глаза, и часто, когда она объясняла мне синтаксис или историю, я украдкой любовалась ею. Я ее любила, с волнением ждала ее прихода, мне хотелось как-нибудь выразить ей свои чувства я приносила ей цветы из сада, провожала до конки.

Две-три странички Иловайского [19] …странички Иловайского… — Д. Н. Иловайский, автор учебников по русской и всеобщей истории. , которые она мне задавала, я выучивала чуть ли не наизусть, и, когда она приходила, я смело начинала говорить. Но стоило мне запнуться или заметить на лице Александры Константиновны улыбку, как я смущалась я замолкала.

— Ну что ж вы, продолжайте!

Мне делалось жарко, я не могла вымолвить ни слова. Александра Константиновна старалась мне напомнить урок, думая, что я его не знаю, подсказывала, пробовала действовать строгостью — я молчала.

Когда она уходила, я бросалась на кровать и горько плакала.

Александра Константиновна не выносила духов, у нее разбаливалась от них голова. Я тоже презирала духи, как вообще презирала всякие принадлежности дамского туалета, мне гораздо больше нравились перочинные ножи, пилки, буравчики.

Помню, какое было для меня мученье, когда мам? заставляла меня носить корсет, "чтобы была хорошая фигура, а не такой обрубок, как у тебя", говорила она. Когда только можно было, я стаскивала корсет и прятала подальше в шкаф, но гувернантка снова вытаскивала его и заставляла надевать. Планшетки и кости ломались и впивались в тело, причиняя страшные мучения. Потом появилась новая пытка — мам? сказала, что нужно носить подмышники. Подмышники толстые, в проймах тесно, кроме того, они всегда рвались, скручивались и растирали кожу.

Помню, под синее шерстяное платье няня подшила новые подмышники. Пришла Александра Константиновна. Садясь на свое обычное место в кресло у окна, она недовольно проговорила:

— Саша, у вас сегодня духами пахнет!

— Что вы, Александра Константиновна, — возразила я с возмущением, — я терпеть не могу духов и никогда не душусь!

— Я же чувствую, пахнет духами, я даже скажу вам какими — гелиотропом!

Действительно, пахло какими-то отвратительными приторными духами. Я сконфузилась, покраснела и сейчас же вспотела от смущения.