Даниил Данин - Неизбежность странного мира

Но орбита не прокладывается для электрона кем-то заранее. Она не подвесная железная дорога, опоясывающая на нужной высоте ядро, так что электрону остается только смирно катиться по ней. Электрон сам прочерчивает в атомном пространстве эту устойчивую, «боровскую трассу». Так вот, мы вправе сказать, что, по мысли де Бройля, разведчиком такой трассы служит для электрона связанная с ним волна.

Он мчится устойчиво по таким кругам или эллипсам, по которым может прокатиться за один оборот только целое число его волн: одна, две, три или двадцать три — это не важно. Важно лишь, чтобы на замкнутом пути вокруг ядра умещалось обязательно целое число электронных волн. Тогда в той точке, где вы заметили гребень, через оборот снова будет гребень. И через тысячу оборотов тоже гребень, а не впадина волны и не середина ее ската. А значит, и с электроном ничего не будет происходить, пока он вращается по такой орбите.

Вот по каким путям дебройлевокая волна-разведчица ведет электрон! Немного позднее, уже в разгар отчаянных споров вокруг идей квантовой механики, де Бройль назвал ее «волной-пилотом». Так нащупал он возможный принцип, по которому природа разрешила одни орбиты и запретила другие: разрешены те, в которых укладывается целое число электронных волн.

Тогда сразу делается ясным — отчего в атоме возникает лестница устойчивых состояний. Две дозволенные боровские орбиты не могут тесно прилегать одна к другой: будь они бесконечно близки, они бесконечно мало отличались бы по длине. А это-то как раз и невозможно — одна должна быть длиннее другой по крайней мере на целую электронную волну! Если это круги, между ними появится кольцевой просвет. Иными словами, устойчивые пути электрона в атоме действительно должны быть раздвинуты, как ряды в амфитеатре цирка, который отличаются друг от друга на целое число кресел — не на полкресла или на треть, а на целое — только целое! — их число.

Тогда ясно и другое, самое главное: перейти с орбиты на орбиту постепенным переходом электрон действительно не может: он вынужден перескакивать через пропасть неустойчивости единым махом — одним прыжком.

…Так пригодилось физике, казалось бы, вполне бессодержательное, праздное занятие — пересчитывание набегающих волн: одна, другая, третья… В еще никем не наблюдавшейся и не возвещенной никакими опытами волновой природе электрона Луи де Бройль разглядел возможную причину квантовой прерывистости состояний атома — квантовой лестницы уровней энергии в нем.

Как и прежде, нам не до подробностей. Как и прежде, нас всего менее увлекает то, что всего более занимает физиков: те разнообразные детали научного познания, в которых гнездятся подвохи и каверзы, те «мелочи», на которых часто спотыкаются в своем победном шествии новые теории. Но то, чего нельзя здесь пропустить, вовсе не детали, а, пожалуй, самое существенное.

Представьте, что де Бройль сказал бы лишь одну фразу: «Я почему-то думаю, что электрон не только частица, но и волна». Вероятно, никто не обратил бы на это ни малейшего внимания. Если бы далее он привел серьезные соображения в, пользу этой мысли, она наверняка произвела бы большое впечатление на одних физиков и показалась бы нелепостью другим. Но даже сторонники его идеи все-таки не рискнули бы еще объявить, что в науке о микромире сделано важное открытие. Знаменитый Петр Николаевич Лебедев в одном письме, к Тимирязеву вспоминал слава Менделеева: «Оно, конечно, сказать все можно, а ты пойди демонстрируй!»

Сколько удивительных предвидений похоронено в лекциях и речах, дневниках и письмах ученых всех стран и времен! Проходят десятилетия и века — историки находят эти брошенные наудачу зерна и, как правило, видят одну и ту же картину: не было подходящей почвы, чтобы случайный посев взошел. Они видят: поразительно верные догадки не могли еще отлиться в строгие формулы и подсказать нужные эксперименты. Они видят: науке еще нечего было делать с этими прозрениями.

Герцен в «Былом и думах» восхищался талантливым московским профессором физики Михаилом Павловым. Его восхищение стократно возросло бы, если б он мог оценить, что Павлов за сто лет до Резерфорда говорил о планетарном строении атома. Это ли не пророчество? Но совсем не случайно оно не оставило никакого следа в науке. В начале прошлого века оно не могло стать руководящей идеей для физиков — вот и вся причина забвения. Ни Павлов, ни его современники не знали об атомах решительно ничего достоверного, ничего не ведали о повадках излучения, не имели представления даже о законе сохранения энергии. Павлов ничего не мог ни сосчитать, ни измерить. Он так же бессилен был бы доказать свою правоту, как другие его опровергнуть.