Дмитрий Баханцев - Чужие следы

Десять лет Павлик прожил в городе. И за это время только два раза отдыхал летом за городом. Да и то неудачно, так как отправляли его родители с соседним детским садиком и попадал он почему-то в малышковые группы. Поэтому в памяти остались только путешествия от жилого корпуса на игровую площадку. Впереди он, самый большой, за ним, взявшись руками за длинную веревку, цепочка желторотых гусят под присмотром нянь медленно брели туда, а потом обратно.

А как хотелось побыть в лесу, побегать по лужайкам, искупаться в речке!

И с таким же нетерпением, как ждал он когда-то поступления в школу, считая месяцы, недели, дни, Павлик ждал и давно обещанной мамой поездки в садоводство к тете Поле. И как ни тянулось время, долгожданный день пришел. Позади три года школы, три дня сборов. И вот он на конечной остановке автобуса. Смотрит в тетрадный лист, на котором тетя Поля нарисовала план поселка, и соображает, как найти нужную ему улицу. К нему наклонился мужчина и тоже посмотрел на листок.

— Кого-нибудь разыскиваешь?

— Ага. Тетю Полю. Васильеву Полину Ивановну. Она живет вот здесь, — и Павлик показал точку на плане.

— Так нам же, парень, по пути.

Свернули направо и пошли по широкой и ровной как стрела дороге, зажатой с двух сторон густыми лесозащитными полосами. Сзади, в двух километрах — Ропша. А далеко впереди — Петергоф.

— Надолго к нам? — поинтересовался новый знакомый.

— На все лето! — весело ответил Павлик.

— Тогда давай знакомиться. Я живу недалеко от вас. Так что видеться мы будем часто. Моя фамилия Карасев. Зовут Михаил Петрович, но ты можешь звать меня просто: дядя Миша.

— А я Павлик.

Минут пятнадцать шли они прямо, потом повернули влево. Наконец дядя Миша сказал:

— Ну, парень, я уже пришел. Тебе тоже недалеко, — и показал на улицу, где был виден дом под белой крышей. — А пока, если хочешь, зайди ко мне.

— Спасибо! Я уж лучше потом, — ответил Павлик, свернул на улицу, которую ему показал дядя Миша, и засмотрелся на крышу дома, на верхушке которого важно сидел вырезанный из жести петух, а еще выше, на длинном шесте, дребезжал флюгер.

— Что ты делаешь? Не смей! Как тебе не стыдно обижать маленьких! — услышал Павлик голос девочки.

Повернулся и увидел метрах в десяти на обочине дороги высокого худого мальчишку. На вид ему было лет двенадцать-тринадцать. Он старательно растаптывал песчаные куличики и пещеры. Два мальчика испуганно, исподлобья смотрели на разрушителя. Вокруг бегала светловолосая девочка и кричала: «Подожди, Костя, подожди! Приедет папа, я ему все расскажу!»

— Перестань, тебе говорят! — что есть силы крикнул Павлик.

Костя поднял голову, осмотрелся, сошел с кучи песка и ухмыляясь подошел к Павлику.

— Интересно, откуда здесь взялся этот шкет? — проговорил он ни к кому не обращаясь. — Такого лыцыря мы чего-то раньше не встречали. — И вдруг схватил Павлика одной рукой за воротник, а другой начал больно щелкать его по лбу.

Павлик взвыл от обиды и попытался вырваться, но Костя держал его крепко. Тогда он ударил Костю носком ботинка по ноге. Тот вскрикнул, ухватился руками за ушибленное место и… заплакал. Павлик растерялся. «Большой, а плачет!» — подумал он. Девочка, кричавшая до этого на Костю, схватила Павлика за руку, втащила в калитку своего дома, а немного погодя отвела его к тете Поле, дом которой был совсем рядом.

По дороге, вздыхая, как старушка, она приговаривала:

— Ай-я-яй! Ай-я-яй! Что же теперь будет? Ты, мальчик, не знаешь Костю Рыжего. Он тут самый большой. Чуть что, сразу стукнет. Он даже девочек бьет и никого не боится!

Девочку звали Таней, фамилия ее была Царева, но ребята звали Царицей.

— Оля, оставь Тузика в покое, — сказала мама. — Сколько раз тебе говорили — не трогать животных. За столом надо только есть. Смотри на Павлика, какой он молодец, всю кашу съел, не то что ты. Ешь, Павлик, еще, не стесняйся. А ты, неугомонная, сиди спокойно. Сейчас налью чаю.

— Не хочу чаю…

— Оля! Последний раз предупреждаю, будешь капризничать, отдам Тузика тете Люсе, Ваську выгоню из дому, а тебя отведу в милицию. Хватит. Надоели твои фокусы. Когда папа уезжал в экспедицию, ты обещала слушаться, а теперь опять за свое. У соседей не дети, а радость, а ты у меня — слезы.

— А зачем ее в милицию? — спросил Павлик.