Карл Саган - Наука в поисках Бога

Возьмем, например, транспорт и средства сообщения. Каких-нибудь пару веков назад самым быстрым средством передвижения была лошадь. Сейчас пальма первенства принадлежит, по существу, межконтинентальной баллистической ракете. Это скачок в скорости от десятков километров в час до десятков километров в секунду. То есть скачок очень существенный. В средствах сообщения несколько столетий назад скорость передачи информации — если не брать редко используемые семафоры и дымовые сигналы — тоже равнялась скорости движения лошади. Сегодня скорость передачи информации идентична скорости света, выше которой просто не существует. Это скачок с десятков километров в час до 300 000 километров в секунду. Превзойти эту скорость не удастся уже никогда.

Соответственно, когда наивысшая скорость передачи сообщения возрастает со скорости лошади или каравеллы до скорости света, мир меняется кардинально. Скорость света означает, что мы можем поговорить — напрямую, в реальном времени — с кем угодно на Земле и даже на Луне. Или возьмем медицину. Несколько столетий назад большинство детей, рожденных в величайших домах Европы, умирало в нежном возрасте. А ведь врачебную помощь они получали по самому высшему для своего времени разряду. Сегодня даже среди довольно бедных слоев населения младенческая смертность в ряде стран разительно ниже, чем во дворцах коронованных особ XVII в. Не забудем и о появление надежных и недорогих средств контроля рождаемости, что вызвало мгновенный переворот в человеческих отношениях иособенно в том, что касается положения женщин. Все это — события совсем недавнего времени, а кроме них можно вспомнить еще множество примеров, когда меняются не просто технические особенности быта, но и наше представление о себе в этом мире. Это очень серьезные перемены, ведущие к тому, что мудрость и знания, скажем VI в. до н.э., утратят актуальность. Могут утратить, а могут и нет. И поэтому, в том числе по этой причине — в первую очередь по этой причине, мудрость может заключаться не в слепом следовании древним заповедям, а в энергичном, скептическом и творческом исследовании широкого спектра альтернатив.

Я лично работаю в той области науки, которая в другую эпоху была бы просто невообразима: я занимаюсь космическими исследованиями ближайших планет. Каких-нибудь пару поколений назад, когда Луна была метафорой недостижимого, такие исследования относились к области фантастики.Вы, наверное, помните и стихотворения, и популярные песни вроде Fly Me to the Moon, в которых просьба о полете на Луну — это просьба о заведомо невозможном. А в наше время по поверхности Луны прогулялась уже дюжина человек. И, как я еще подчеркну в следующей лекции, технологии, которые дают нам возможность путешествовать к другим планетам и звездам, дают нам и другую возможность — уничтожить самих себя, с глобальным размахом, не знающим аналогов в истории человечества. Одно только осознание этой возможности, даже если нам повезет и она не осуществится, должно оказывать на любого живущего в наше время влияние, которого не испытывало никакое другое поколение за всю человеческую историю.

Значительную часть последних 20 лет я посвятил исследованию Солнечной системы. Наши автоматические посланцы, запущенные с Земли, побывали на всех планетах, известных древним, от Меркурия до Сатурна, и провели разведку примерно на сорока более мелких небесных телах, спутниках этих планет. Мы приближались ко всем этим телам, мы облетели по орбите и опустились на три из них — на Луну, Венеру и Марс. В наших базах данных около миллиона снимков других планет с близкого расстояния. Это огромный опыт. Вот перед нами небесное тело, о существовании которого люди прежде даже не подозревали, и вот мы впервые его исследуем. Это все тот же дух приключений, который, я полагаю, служил одной из движущих сил человеческой истории. Неизведанные космические миры прекрасны. Они изумительны. Разглядывая их, получаешь эстетическое наслаждение.

Что касается Марса, благодаря «Викингам» мы уже несколько лет присутствуем на поверхности этой планетыпо крайней мере в двух точках и изучаем окрестности практически каждый день. Я лично в ходе этой экспедиции в определенном смысле провел на Марсе год. По крайней мере, я посвятил ему значительную часть своих размышлений. И теперь, когда этот период закончен, у меня появилось совершенно неожиданное ощущение, а именно — что эти планеты, при всей их изумительности и познавательной ценности, насколько мы можем судить, безжизненны. Во всем прекрасном марсианском ландшафте нет ни единого следа чьего-то присутствия, ни единого рукотворного предмета, старой пивной банки, травинки, тушканчика или хотя бы микроба. Насколько мы можем судить, на Марсе, Луне, Венере — тех планетах, на которые мы опускались, — жизни нет никакой. Может быть, она есть где-то, куда нам не удалось заглянуть. Может, она была там когда-то раньше, а теперь исчезла. Может, она будет там когда-нибудь. Но, по нашим данным, сейчас ее там нет.