Вик Тор - Как жить человеку на планете Земля?

Чайна: Для Конфуция, кстати, также было характерно стремление обнажить сокровенные истоки человеческой культуры, постичь неосознаваемую людьми матрицу их деятельности, в которой все человеческие сердца слиты в одно Всечеловеческое сердце. «Небо» для него не отделено от мира людей, – оно, бездонное сиятельное, символизирует только «встречу сердец» в самом зияющем бытии. «Небесная перспектива» жизни не превосходит самое жизнь. Великий путь утверждает высшую форму симпатической магии: последовательное одухотворение и самовозрастание жизненной гармонии и самой человечности, вовлекающей в свою орбиту сначала мудрейших мужей, потом и весь народ, а затем животный и даже физический мир. Такая сила духовной сообщительности способна связывать людей несравненно крепче идеологических лозунгов и даже практических интересов. Именно эта сила стала жизненным нервом китайской цивилизации, причиной ее необыкновенной жизненности. Китайцы, конечно, знали, что нить вечнопреемственности бодрствующего сердца может временами скрываться из виду, может быть преданной забвению, но глубочайшей интуицией сердца они понимали, что та же традиция не может не возрождаться снова и снова всюду, где человек сознает себя человеком среди людей. (Не отсюда ли какое-то величественно-беспечное отношение у них и к лучшим достижениям собственной традиции: многие замечательные книги, произведения искусства, великие школы живописи и каллиграфии, боевых искусств и ремесел беспечально утрачивались и много позднее обнаруживались в других местах, – в Корее или Японии). Человеческая культура при такой трактовке как бы обретает некую прозрачность: она одновременно и скрывает и обнажает правду просветленного духа. И отсюда образ ожерелья прозрачных жемчужин, гирлянды бусинок, нанизанных на вечно вьющуюся нить, – центральный для китайской традиции. Это образ творческой стихии жизни, каждодневного обновления духа, ведомого безначальной и бесконечной Волей, – образ всевременности, переживаемый в каждом моменте человеческого самоосознания. Известно, что Конфуций внимательно изучал знаменитую «Книгу перемен», в которой была отражена, по его мнению, идея взаимосвязи и преемственности мира богов и мира людей, человека и Неба, цивилизации и хаоса. Язык понятий как бы растворялся в «небесном узоре образов – типов», соскальзывал как бы в протоязык хаоса, который, в свою очередь, теряется во всеобъятной пустоте. Но и сама пустота постоянно возвращается в мир во всем изобилии природной жизни, в полноте естественных свойств каждой вещи. В этом вечном круговороте бытия мудростью является знание пути метаморфоз (из фактов, случаев складывается биография, из свершений – бытие, исполненное какого-то таинственного смысла), но мудрость эта может быть выражена только символически. Человек, чтобы оставаться (но и стать!) человеком, не может существовать без таинства: жизнь для него оборачивается культурой, как фейерверком огней, освещающих сокровенное присутствие родового, неумирающего Человека. В этой бездонной неопределенности внутренней жизни, требующей от нас великой твердости духа, человек и осуществляет свое настоящее призвание.

Виктор: Так как же жить? Для ответа на этот вопрос, на основании всего проведенного анализа, для ответа на этот вопрос, следует признать, как безусловно существующий, следующий конкретный ряд основных воздействий на человека: от первовещества (похоже, именно поэтому у древних греков существует таинственный и пугающий даже их богов образ «веретена Ананке», – при этом можно говорить и о конкретных мирах и богах в этом бесконечном их множестве); от Бога-творца (в сотворенном им мире); от социума различного масштаба, в котором находится человек, от собственного его организма. Все эти воздействия сплетаются в душе человека, образуя некую морально-нравственную составляющую его этических взглядов и действий, – причем некоторые импульсы приобретают решающее значение, в зависимости от обстоятельств. Как раз в этом многообразии далеко не всегда контролируемых воздействий, похоже, и коренится ощущение трагизма жизни. Но, в связи с этим, вспомним и вновь повторим достаточно корректное и примирительное высказывание Альбера Камю, – «…все же бунтарь должен стремиться положить свободе предел везде, где она сталкивается с человеком». «Разум – это способность не доводить до конца то, что мы думаем, чтобы у нас оставалась вера в реальность», – цитирует он Л. Бикеля, утверждая, что «именно иррациональное служит границей рационального, а то в свою очередь наделяет его своей мерой». «Иррациональное таинство жизни не должно приносить в жертву: любой морали должен быть присущ реализм, чувство меры, ибо и добродетель в чистом виде пагубна и цинизм тоже губителен».