Коллектив авторов - Новые идеи в философии. Сборник номер 13

Как мы уже говорили, Вундт справедливо отмечает, что ход его умственного развития отразился на его философской системе. Занятия естествознанием сказались в том, что он до последней возможности не покидает почвы объективных фактов. Как отмечают многие из его учеников, именно эта тенденция является одною из наиболее характерных черт его философской школы. Но, с другой стороны, это же обстоятельство внесло и некоторые отрицательные стороны в его систему. Оно заставило его придать некоторым естественно-научным положениям чрезмерно широкое значение. Так, теория психофизического параллелизма со всеми логически вытекающими из нее необоснованными допущениями и внутренними противоречиями есть результат некоторой догматической скованности данными естествознания.

В наибольшей степени, однако, отразились на философии Вундта занятия психологиею. Вундт ясно показал неудовлетворительность философии, основанной на данных наук о внешней природе и выдвинул важность для философии наук о духе, из которых основною, по его мнению, является психология как индивидуальная, так и общественная. Вся метафизика Вундта построена на заимствованной из психологии идее действенного соборного развития. Взгляд на психологию как на основную науку о духе является у Вундта источником психологизма в теории познания, логике и этике. Так, определение мышления, выяснение его отношения к опыту, обоснование транссубъективности представлений имеют у Вундта психологистический характер. Точка зрения значимости заменена описательногенетическою.

Мы не имеем возможности входить здесь в критику философской системы Вундта. Отметим только, что особенно для нее характерным является сознание неудовлетворительности позитивизма, отрицательное отношение к материалистическим тенденциям в общем миропонимании и широкое использование в философских целях данных духовного развития. Область культуры особенно близка ему. И его метафизика теснее всего связана с проблемою творческого роста культуры.

Под «идеею» Шопенгауэр разумеет форму или тип всех явлений одного рода. Непоследовательность, находимая в этом понятии Гартманом, заключается в том, что в идее выражается закономерность явлений, которой в совершенно бессмысленном мире взяться неоткуда.

Я упоминаю тут о Фехнере, лишь как о философе, не касаясь его заслуг по опытной психологии.

То, что я называю «реальностью», Гартман именует «вещью в себе». Против такой терминологии можно многое возразить. «Вещь в себе» обыкновенно противополагается «явлению» как сущее самобытно-сущему зависимо или условно. Явления по Гартману могут быть объективными и субъективными, и первые он называет «вещами в себе», распространяя этот термин так, что он обнимает собою и объективное явление, и первое, вполне самобытное сущее или абсолютное. Но казалось бы, что лучше сохранить термин «вещь в себе» только для последнего, для обозначения же «объективного явления» употреблять термин «реальность», разумея под последнею бытие хотя зависимое и условное, но внесознательное.

Вторая же половина четвертого положения есть не что иное, как повторение первого положения.

Кроме рассмотренного сочинения, Гартман касается гносеологических вопросов и в других сочинениях и статьях. Главные из относящихся сюда трудов его суть: Philosophie des Unbewussten (1-е изд. 1869); Kritische Grundlegung des transcendentalen Realismus (1775); Kategorienlehre (1896).

Следует заметить, что сам Гартман принужден сознаться, что, в конце концов, с его точки зрения то, что он называет «субстанциею», есть просто нечто непостижимое: «На том, говорит он (Phil. d. Unbew. 2-е изд., стр. 715), что такое есть основа всего существующего, должна остановиться всякая философия, здесь мы стоим перед некоторою по ее природе неразрешимою первичною задачею. … Для этой метафизической задачи совершенно безразлично, что считать последним – самосознательного ли Бога, или субстанцию Спинозы, понятие или волю, субъективную грезу или материю, – это все равно, так как все же остается вопрос, как это нечто вместе со своими свойствами приходит к существованию и при том как таковое, так как из ничего не может быть ничего». Но если коренным результатом философии Гартмана является агностицизм, то во что же обращается его метафизика? Если из ничего не может быть ничего, то едва ли многое может быть для нашей мысли и из совершенно неведомого «нечто».