Виктор Тростников - Быть русскими – наша судьба

Сколько ни ищите, вы не найдёте среди военных песен таких, которые были бы проникнуты пафосом битвы, воспевали бы персональный подвиг какого-нибудь героя, упивались бы тем, что он переколотил столько-то фашистов. Может быть, подобные песни и сочинялись, но они не удерживались, не становились массовыми и любимыми. Разумеется, были песни, призывающие уничтожать врага, но призывали они к этому в самом общем, можно сказать, политическом смысле: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой с фашистской силой тёмною, с проклятою ордой» или «Нерушимой стеной, обороной стальной сокрушим, уничтожим врага» (первая – Александров, вторая – Мокроусов). Сражения упоминаются тоже лаконично, отмечается лишь сам факт того, что они были. «С боем взяли город Брянск, город весь прошли» или «Шли тогда упорные, тяжёлые бои» (песня «Днем и ночью», поют Леонид и Эдит Утёсовы).

Как мы видим, военные песни подтверждают то, что говорят и военные письма и дневники: воюющая Россия – это то же самое, что и трудовая Россия, поскольку война для русских – это очень тяжёлая и рискованная форма труда, весьма нежелательная, но иногда совершенно необходимая. И во время войны внутренняя, сокровенная жизнь русского человека не только не претерпела каких-то качественных изменений по сравнению с внутренней жизнью довоенного времени, но, оставшись по своей специфике той же самой, возможно, стала ещё более обострённой и интенсивной. Это отразилось в особой проникновенности и лиричности военных песен – военных по времени, но не по тематике.

«Синеглазая рать германцев» когда-то сокрушила Римскую империю. В двадцатом веке, предварительно поставив на колени Европу, она обрушилась на нас и была нами сокрушена. Почему мы победили такого страшного врага? Военные корреспонденты любили писать о массовом героизме в рядах советских воинов. Но геройские подвиги – удел отдельных смельчаков, и в масштабной войне ими дело решить невозможно. Времена, когда Наполеон, выскочив под пулями на Аркольский мост, решил судьбу кампании, прошли. Мы выиграли войну по другой причине. Отдав, прямо по Аксакову, всю полноту государственной и военной власти в один адрес, народ наш приготовился исполнять все повинности, которые будут на него возложены, не обсуждая, насколько они соизмеримы его силам. Он знал, что если в самых тяжёлых условиях останется внутренне русским народом, то все внешние трудности будут преодолены. Он оставался им и поэтому всё преодолел. Мы не сокрушили немецкую рать, это слово не совсем правильно, мы оказались выносливее, неприхотливее, жилистее, мы были верными самим себе, покладистыми, менее заносчивыми, умели пошутить и посмеяться в самых несмешных обстоятельствах, и, хотя немцы были соотечественниками великих философов Канта и Гегеля, мы относились к войне более философски, чем они, – как относился к ней Маяковский, сказавший: «Нам не с чего радоваться, но нечего грустить. Бурна вода истории. Угрозы и войну мы взрежем на просторе, как режет киль волну». Впрочем, о причинах нашей победы лучше и точнее всех сказал тот человек, который привёл нас к победе. На банкете в Кремле 25 мая 1945 года он произнес поразительную речь:

«Я, как представитель нашего советского правительства, хотел бы поднять тост за здоровье нашего советского народа и, прежде всего, русского народа…

У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941–1942 годах, когда наша армия отступала, покидая родные нам сёла и города Украины, Белоруссии, Молдавии, Ленинградской области, Карело-Финской республики, потому что не было другого выхода. Какой-нибудь другой народ мог сказать: вы не оправдали наших надежд, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Это могло случиться, имейте в виду!

Но русский народ на это не пошёл. Русский народ не пошёл на компромисс, он оказал безграничное доверие нашему правительству.

Повторяю, у нас были ошибки, первые два года наша армия вынуждена была отступать, выходило так, что не овладели событиями, не совладали с создавшимся положением. Однако русский народ верил, терпел, выжидал и надеялся, что мы всё-таки с событиями справимся.

Вот за это доверие нашему правительству, которое русский народ нам оказал, спасибо ему великое!»

Приведённый текст представляет собой стенограмму живой речи вождя. В газетном варианте он появился уже причесанным и не таким откровенным. А потом много лет вообще замалчивался. Но слово не воробей, и оно вылетело. Опьянённый победой, а может быть, и бокалом шампанского, Верховный главнокомандующий расчувствовался и сказал то, что думал. Это для нас большая удача. Его удивительный тост, так не похожий на всё остальное, что он говорил и писал, открывает нам новую грань этой сложной личности, показывая, что Сталин был не только политиком, но и философом, которому хватило ума хоть под старость вплотную подойти к истине. И в этом прозрении он в своём ближайшем окружении был одинок. Все его соратники, задавая тон прессе, кричали в те дни: победа Советского Союза над фашистской Германией доказывает преимущество социализма над капитализмом, она одержана потому, что Октябрьская революция позволила нам провести индустриализацию и коллективизацию, поднять экономику и т. д. и т. п. Этому учил их Сталин, и они повторяли его выученные наизусть утверждения. И когда он на торжественном вечере в Кремле поднял бокал, все ждали повторения и развития этой мысли. А учитель их буквально огорошил: он не только не сказал ни слова о социализме, но вообще обошёл политику, будто это тема второстепенная по сравнению с чем-то более важным. И он действительно сказал о более важном, о настоящей причине нашей победы. Вместо темы противостояния общественно-политических систем в его устах прозвучала фактически тема противоборства цивилизаций, и нашу победу он объяснил превосходством Русской Православной цивилизации над протестантской, ибо она выработала более качественный, более прочный человеческий материал.