Сергей Булгаков - Героизм и подвижничество

В очерке «Религия и интеллигенция» (Русская Мысль, 1908. III); издан и отдельно.

Ср. Об этом мой очерк «Душевная драма Герцена» в сборнике «От марксизма к идеализму» и в отдельном издании.

Рознь наблюдается, конечно, и в истории христианских и иных религиозных сект и исповеданий. До известной степени и здесь наблюдается психология героизма, но эти распри имеют однако и свои специальные причины, с нею несвязанные.

Нет нужды показывать, насколько эта атеистическая эсхатология отличается от христианской эсхатологии.

Пэдократия – господство детей.

Разоблачения, связанные с именем Азефа, раскрыли, как далеко может идти при героическом максимализме эта неразборчивость в средствах, при которой перестаешь уже различать, где кончается революционер и начинается охранник или провокатор.

Карлейль в своей книге «Герои и героическое в истории» под именем героизма описывает духовный склад, который, по принятой нами терминологии, приближается к типу подвижничества и, во всяком случае, значительно отличается от атеистического героизма.

Собр. соч. Ф. М. Достоевского, изд. 6‑е, т. XII, стр. 425.

Конечно, все допускает подделку и искажение, и именем смирения прикрываются и прикрывались черты, на самом деле ничего общего с ним не имеющие, в частности – трусливое и лицемерное низкопоклонничество (также точно, как интеллигентским героизмом и революционностью прикрывается нередко распущенность и хулиганство). Чем ыше добродетель, тем злее ее каррикатуры и искажение. Но не по ним же следует судить о существе ее.

Белинский писал в знаменитом письме своем к Гоголю, этом пламенном и классическом выражении интеллигентского настроения: «что вы нашли общего между Христом и какою-нибудь, а тем более православною церковью? Он первый возвестил людям учение свободы, равенства и братства и мученичеством запечатлел, утвердил истину своего учения… Но смысл Христова учения открыт философским движением прошлого века» ( В. Г. Белинский. Письмо к Гоголю. С предисловием С. А. Венгерова. С.-П. Б. 1905, стр. 13).

Я беру все эти вопросы в их психологической постановке, оставляя в стороне рассмотрение их по существу.

Post-scriptum prodomosua. По поводу суровой характеристики интеллигентского уклада души (гл. III‑V) мне может быть сделан упрек, что я произношу здесь суд над людьми самоотверженными, страдающими, гонимыми, по крайней мере, я сам не раз задавался этим вопросом. Но независимо от того, сколь бы низко ни думал я о себе самом, я чувствую обязанность (хотя бы в качестве общественного «послушания») сказать все, что я вижу, что лежит у меня на сердце как итог всего пережитого, перечувственного, передуманного относительно интеллигенции, это повелевает мне чувство ответственности и мучительная тревога за интеллигенцию, и за Россию. Но при критике духовного облика и идеалов интеллигенции я отнюдь не имею в виду судить отдельных личностей, равно как, выставляя свой идеал, в истинности которого я убежден, я отнюдь не подразумеваю при этом, чтобы сам я к нему больше других приблизился. Да и можно ли чувствовать себя приблизившимся к абсолютному идеалу?.. Но призывать к нему, указывать его невидящим, не только можно, но и должно.

О том своеобразном и зловещем выражении, которое он получил во время русско-японской войны, лучше умолчим, чтобы не растравлять этих эгучих и болезненных воспоминаний.

В своих примечаниях к «Обоснованиям политической экономии» Д. Ст. Милля.

Поэтому и настоящее движение «неославизма» остается пока принципиально необоснованным.

«Пусть в нашем народе зверство и грех, но вот что в нем есть неоспоримо: это именно то, что он в своем целом, по крайней мере, никогда не принимает и не захочет принять своего греха за правду… Грех есть дело преходящее, а Христос вечное. Народ грешит и пакостится ежедневно, но в лучшие минуты, в Христовы минуты, он никогда в правде не ошибается. То именно и важно, во что народ верит, как в свою правду, в чем ее полагает, как ее представляет себе, что ставит своим лучшим желанием, что возлюбил, чего просит у Бога, о чем молитвенно плачет. А идеал народа – Христос. А с Христом, конечно, и росвещение, и в высшие, роковые минуты свои народ наш всегда решает и решал всякое общее и народное дело свое всегда по-христиански» ( Ф. М. Достоевский, полн. собр. соч., изд. 6, т. XXI, 441). Интересно с этим пониманием души народной, которое Достоевский разделяет с крупнейшими русскими художниками и мыслителями, сопаставить интеллигентское воззрение, выраженное в цитированном уже письме Белинского: «Приглядитесь попристальнее и вы увидите, что это по натуре глубоко-атеистический народ. В нем еще много суеверия, но нет и следа религиозности (sic)… мистическая экзальтация не в его натуре; у него слишком много для этого здравого смысла, ясности и положительности в уме, и вот в этом-то, может быть, огромность исторических судеб его в будущем» (Письмо к Гоголю, стр. 14).