Григорий Померанц - Работа любви

Если без этого опыта так или иначе можно было обходиться раньше, то в жесточайшем XX – уже нельзя. И XX век заново открывает то, что нельзя разрушить, что невозможно отнять. «Учись падать и держаться ни на чем, как звезды». Эти слова из сказки Михаэля Энде могли бы быть девизом XX века. И еще: учись видеть то, что есть. Не мечтать, не уходить от Действительности, а различать Ее сквозь весь ужас и всю суету, которые Ее заслоняют.

Великий поэт и духовидец XX века Даниил Андреев не мечтает о Боге, он ЗНАЕТ Бога.

И королева Агнесса из его ранней поэмы «Песня о Монсальвате» видит не красочный мираж, а то, что есть, – видит сущее. И оно оказывается непредставимо прекрасным. Она видит это и преображается. Сцена просветления Агнесы принадлежит к самым высшим страницам мистической литературы:

Этот свет помог Андрееву пройти через его тюрьмы.

Если XIX век выносил мечту о свободе и задачей начала XX века была именно свобода, то к началу XXI века мы поставлены лицом к лицу перед другой задачей – задачей преображения. Истинного духовного роста и преображения.

Эту задачу чувствовали и Цветаева и Пастернак. Последний часто говорил, что все написанное им – не то, не о том, корил себя за то, что отвлекается от настоящей задачи. В письме к своей кузине Ольге Фрейденберг он даже называл себя посредственностью, потому что истинный гений – этот тот, кто так же просто пишет о Бесконечности, как Бунин о какой-нибудь осени.

Но в стихах его были прорывы к неслыханной простоте, и в позднем творчестве он вполне достиг ее.

Неслыханная простота – что это такое? Цельность души, которая нашла то, что потерять невозможно. Может быть, то самое уменье видеть золотое ожерелье, о котором ты мечтал, висящим у себя на шее. А змею, которой боялся, – простой веревкой на земле. – Видеть вещи такими, какие они есть в глубине своей, в своем сущном.

«Я сейчас предсказывать способна вещим ясновиденьем сивилл», – говорит пастернаковская Магдалина. Великое горе, потеря самого любимого – смысла всей ее жизни, дает ей другое зрение.

Строки сверхгениальные. Непредставимые строки.

Раскинутые по концам креста руки обнимают мир. Обнимающий всех и вся прибит к кресту. Крест – объятья.

Эти строки не были поняты, даже таким поэтом, как Иосиф Бродский. Магдалину он считал лучшим стихотворением Пастернака, но стих о распятии был им воспринят так же, как и презираемым им А. Вознесенским. Оба они поняли это как женскую ревность Магдалины ко всем, кого Иисус может обнять, кроме нее… Женская страсть, уровень стихийных страстей – здесь, сейчас?!

Не понял Бродский и последней поразительной, великой, как целое небо, строфы – она показалась ему пустой, простыми переливами буквы «у».