Григорий Померанц - Работа любви

Вот это Действо с массой конкретных подробностей, это – новый поворот луча во тьме – новая сказка. Новый путь странника через лабиринты тьмы, новая мистерия, ибо это всегда мистерия – вход в тайну.

Жизнь таинственна, ибо бездонна. Ощущение бездонности, в которой вечно блуждает и никогда не заблудится Свет, – это ощущение и есть счастье.

Всегда трудное счастье, ибо находиться в Бездне всегда нелегко. Но ощущать Бездну и ощущать собственное сердце – это одно и то же. Сердце бездонно. И тот, в ком полностью пробудилось сердце, чувствует великое ликование, ибо внутри этой бездны – Свет.

Недавно – под Новый год, 2004-й, тридцать девятый раз наряжалась в нашем доме ёлка; и рождалась новая сказка. Тридцать девятый раз я беспомощно наблюдал за тем, как все делалось, и мог помочь творчеству почти одним восхищением, разве что повешу, куда укажет палочка, шар или подвяжу раковину. Пытались помогать Зине и другие, но главное никому не удавалось. Главное – это волшебная целостность из разрозненных, готовых заслонить друг друга частей. Легко и радостно создается первое царство, но со вторым начинается мука. Когда оно завершено, первое оказывается в развалинах. И так же с третьим, четвертым, пятым. Единственная ученица, усвоившая кое-что, неплохо создает отдельные царства, но они не складываются в одну цветущую сложность. Целостный мир, в котором царства перекликаются друг с другом, как темы в симфонии, граничит с чудом. И даже когда чудо достигнуто и зритель в восторге, мастер никогда не бывает вполне удовлетворен. Он видит не завершенные или чересчур разросшиеся группы, угрожающие другим, теснящие других, как дерево, разрастаясь, затеняет соседей, он пытается что-то прибавить или убавить, он ищет в цветущей сложности неслыханную простоту.

А потом ёлка начинает сохнуть, ветки, потеряв упругость, не держат как положено игрушечные дворцы, засыхает и падает хвоя, и приходится маскировать плеши мишурой. И в конце концов, ёлка пахнет пылью. Она состарилась, переживает себя, надо ее разбирать. Елочный век – два, два с половиной месяца. Бывают и преждевременные смерти. Но даже полный ёлочный срок так недолог! Игрушки складываются в ящики, засохшее дерево выбрасывают и сжигают, и чудо целого остается только в памяти творца.

В какой-то миг, глядя на ёлку с одним только шпилем, на игрушки, только вынутые из коробок, мне пришла мысль: не так ли и красота земли? Какая разница для вечной творческой силы – два месяца или два миллиона, два миллиарда лет? «Состоящее из частей подвержено разрушению, – сказал Будда, умирая. – Трудитесь прилежно!..» Дальше не было сил продолжать или это казалось ненужным. Из всего, сказанного раньше, каждый ученик мог понять, что делать. Надо украшать свою ёлку, чтобы она вернулась в вечную память, из которой мы родились, и не рассыпалась без следа.

Наша прекрасная земля – только ёлка, наряженная вечной волей в пространстве и времени, узел, готовый рассыпаться, рухнуть в хаос – если бы его не поддерживала творческая воля. Эта воля светится сквозь материю, на которую легла рука Творца, сквозь плоть, которую мы можем созерцать, слышать, которой мы можем коснуться. Без дыхания духа эта плоть становится погасшим фонарем. Очарование исчезает. А затем исчезает и сам фонарь. Только образ уходит в память Творца. «Этого довольно: образ дан», – писал Рильке.

Чтобы создать гармонию лесов и полей, гор и вод, надо уравновесить не десяток гирлянд, а миллионы живых царств, буквально (а не только в переносном смысле) пожирающих друг друга. Эта гармония живет, рождает новое, непредвиденное, и равновесие все время нарушается, и в дыры совершенства входит дух разрушения. Он не вечен, но все время рождается вновь из преувеличений, из чрезмерных скоростей круговорота, как пороки – из чрезмерно развитых добродетелей.

Невозможно защитить Иова от ударов судьбы. Невозможно ответить Иову не уровне его вопросов. Что делает Бог, выслушав Иова? Он подымает вопящего человека на свой уровень, на уровень Творца, он дает ему созерцание творческой воли, вечно создающей гармонию из вечно рушащихся частей. И Божья воля, вошедшая в Иова, как бы создает в нем нового Адама, Иов в конце книги как бы воскресает из праха ветхого Иова, и этот новый Иов заново любит и заново творит.

В одной из притч Энтони де Мелло к Мастеру приходит женщина, потерявшая сына. «Я не могу осушить твоих слез, дорогая, – говорит ей Мастер, – но могу научить тебя, как сделать их священными». Продолжу это своими словами: я помогу вплести твое горе, твое страдание в страдание Бога. Я много раз уже говорил, как на меня подействовало стихотворение «Бог кричал». Невыносимое горе, первые месяцы сводившее с ума и после остававшееся скрытой раной, вдруг стало страданием-радостью, посещением Бога, воскресившего во мне любовь и в этой любви – образ ушедшей, и я почувствовал себя вместе с ней причастными Богу. Богу, который в одной из своих ипостасей на небе, а в другой – с каждой страдающей тварью. Этот Бог гонит прочь друзей Иова и знает, что скорее Иов, чем богословы, станет его собеседником и помощником.