Виктор Петров - Золотой век человечества – что было, то и будет. Психологическое исследование

Когда речь идет о понимании человека и его бытия (в прошлом, настоящем и будущем), то здесь, несомненно, гением первой величины является Ф. М. Достоевский. Не случайно С. Цвейг называл его «психологом из психологов» , а Н. А. Бердяев – «великим антропологом». «Я знаю только одного психолога – это Достоевский» , – вопреки своей традиции низвергать все земные и небесные авторитеты писал Ф. Ницше, имевший, кстати, собственный и далеко не поверхностный взгляд на человека.

Познание человека – во многом божественная проблема, связанная с нашей способностью понять иное, высшее бытие. Как показывает история, научные анализы могут осветить в ней лишь нечто внешнее (поведенческое, телесное); проникновение же в подлинные глубины внутреннего мира человека возможно лишь с помощью особой, данной свыше способности – через вдохновение, прозрение, интуитивное постижение.

Такая способность у Ф. М. Достоевского была. Об этом, в частности, свидетельствует тот факт, что его творения, подобно библейским текстам, неподвластны времени. Весь ХХ век ждали «кончины» героев Достоевского и его самого как классика (гения) – мол, все написанное им устарело, осталось в ХIХ веке, в старой мещанской России. На каждом историческом переходе предсказывали утрату интереса к Достоевскому: после падения самодержавия в России; в середине ХХ века, когда начался бум интеллектуализации населения; после развала Советского Союза и победы «мозговой цивилизации» Запада. Ничего подобного не произошло. Объяснение этому только одно – его герои в своей сути и практическом бытии были и остаются истинными. Писатель сумел показать человека не в каком-то стандартном, цивилизованном и привычном для общественного мнения варианте, а в сложном переплетении его изначальной божественной красоты и навязанной ему жизнью искаженности, порочности.

«Шекспир, Достоевский, Л. Толстой, Стендаль, Пруст гораздо больше дают для понимания человеческой природы, чем академические философы и ученые – психологи и социологи».

Все основные герои Достоевского – Раскольников, Долгорукий, Ставрогин, Версилов, Карамазовы, Голядкин, герой «Записок из подполья» – бесконечно противоречивы. Они – в непрерывном движении между добром и злом, великодушием и мстительностью, смирением и гордыней, способностью исповедовать в душе высочайший идеал и почти одновременно (или через мгновение) совершать величайшую подлость. Их удел – презирать человека и мечтать о счастье человечества; совершив корыстное убийство, бескорыстно раздаривать награбленное; постоянно находиться в «лихорадке колебаний, принятых навеки решений и через минуту опять наступающих раскаяний».

Писателя всегда интересовали истоки столь сложного переплетения добра и зла в натуре человека. Был ли он когда-либо чистым, искренним в своих проявлениях, достойным называться «сотворенным по образу и подобию Божьему»? Что преобладало в нем изначально? Откуда нравственные нечистоты? Когда и как случилось перерождение? Еще одна ключевая для писателя проблема: человек с Богом в душе и человек, утративший связь с Богом, – есть ли разница между ними?Для Достоевского она была принципиальной. Здесь он видел корни, с одной стороны, высших устремлений, с другой – низменных проявлений людей. Достаточно вспомнить его утверждение: «Если Бога нет, то все позволено».

Безусловно, Достоевский хорошо знал Священное Писание, а также работы Платона и других античных философов, древние мифы и легенды, содержащие представления о доисторическом золотом веке человечества. Наконец, он изложил – на редкость образно и убедительно (поистине гениально!) – собственную версию того, что произошло на заре человеческой истории. В фантастическом рассказе «Сон смешного человека»писатель рисует картину счастливого и безопасного бытия «людей солнца», а затем показывает процесс трансформации их сознания и переход к жизни в условиях известного читателю времени.

Излагая суть рассказа, нам придется чаще обычного прибегать к прямому цитированию, ибо лучше Достоевского описать тончайшие нюансы динамики внутреннего состояния его героев невозможно.

Начинается рассказ с показа мерзостей земной жизни. Со свойственным писателю мастерством он рисует не прекращающийся ни днем, ни ночью «содом» отношений между людьми на всех уровнях социума – неутихающие страхи за свою жизнь и вечные страдания, постоянно тлеющую готовность к самоубийству. По его определению, жизнь, в которой полностью опошлена определяющая, сущностная для человека способность любить, рано или поздно, но неизбежно наполняется ложью, завистью, неизбывной внутренней тоской и ненавистью к окружающим и в конечном счете мучительными самотерзаниями. «Мы истинно можем любить лишь с мучениями и только через мучение! Мы иначе не умеем любить и не знаем иной любви» . С особым негодованием автор пишет о пренебрежительном, а то и просто подлом отношении к детям и подросткам, к их отчаянию, просьбам.