Виталий Даренский - Парадигма преображения человека в русской философии ХХ века

Особый ракурс видения специфики русской философской традиции состоит в помещении этой традиции в самый широкий цивилизационный контекст, в результате чего русская философия понимается не как узкопрофессиональная сфера деятельности, а как бытийный феномен – как самовыражение бытийного опыта не только русского народа в его душевных и ментальных особенностях, но опыта целой многовековой цивилизации, созданной Россией на огромном евразийском пространстве и равноправно соперничающей с Западом и Востоком. Такой видение русской философии ко многому обязывает – прежде всего к тому, чтобы определить специфику породившей ее цивилизации. Оно приводит к выводу о том, что сама специфичность русской философии состоит в том, что для русского философа осмысление любой проблемы всегда прямо или опосредованно связано и с рефлексией русского цивилизационного опыта – с пониманием того, что этот опыт задает иной ракурс видения любой философской проблематики (вплоть до самых фундаментальных вопросов онтологии и гносеологии), чем опыт Запада и других цивилизаций.

Философско-антропологический анализ философского познания как человекосозидающего способа мысли и познания ближайшим образом опирается на концепцию философии как «духовного упражнения» П. Адо. В статье 1979 г. «Les divisions des parties de la philosophie dans l’Antiquite» П. Адо выделил три концептуальные модели организации философского знания в античности: «пирамидальную», предполагающая иерархию между частями философии, соответствующую онтологической иерархии ее предметности (модель Аристотеля); органическую, исходящую из единства всех частей философии (модель стоиков); «инициационную», построенную на аналогии философии с Элевсинскими мистериями – платонизм. Очерченное нами выше антропологическое понимание философии как сферы преображения человека – сферы Bildung – относится именно к последнему типу и полагает особый принцип, который можно определить как « инициационную » ( преображающую ) парадигму в исследовании специфики философского познания, акцентирующую именно этот аспект. Изучение русской философии, безусловно, является очень благодатным материалом для реализации «инициационной» парадигмы, в максимальной степени возвращающей нас к истокам и исконной сущности философии как таковой. П. Адо конкретизировал свою концепцию философии как «духовного упражнения» и интеллектуального аналога «инициации» в определении специфики философского мышления через понятие конверсии («обращения»). Понимание философии как особого режима работы сознания, при котором происходит трансформация мыслящего субъекта и, как следствие этого, преображение (трансформация в «горизонте» Идеала) всей человеческой личности – такое понимание в отечественной традиции было глубоко разработано в наследии М. К. Мамардашвили. Среди новейших западных авторов «поворот» к такому пониманию наблюдается, в частности, в книге американца Рэна Лахава «Выход из платоновской пещеры: философское консультирование, философская практика и самотрансформация» (2016).

Философско-антропологический анализ философии как особого способа мысли, вида интеллектуальной и духовной деятельности, а также специфического феномена культуры в настоящее время приобретает особую актуальность в контексте весьма популярного тезиса о «смерти философии» в постмодерне. Этот тезис вполне справедлив для посткультуры, но для культуры он является тем Вызовом, на который она должна дать Ответ. И именно русская философия как приоритетный для данной работы предмет и материал исследования наиболее ярко показывает примеры таких ответов.

Радикальной, и в этом смысле самой адекватной реакцией на любую «систему» философии является смех героя рассказа Горького « О вредефилософии», читавшего Гегеля. Смысл этой реакции на тексты Гегеля именно как сугубо философской реакции очень хорошо объяснил Ж. Деррида в статье «О всеобщей экономии»: «Смех над философией (над гегельянством) – именно такую форму принимает пробуждение – взывает отныне к полной “дисциплине”, к тому “методу медитации”, который признает пути философа, понимает его игру, ловчит с его уловками, манипулирует его картами, предоставляет ему развертывать свою стратегию, присваивает себе его тексты. Затем… взрыв смеха… смеха над страхом вновь оказаться схваченным дискурсом Гегеля… Что произошло? Какая-то уловка жизни, т. е. разума, позволила жизни остаться в живых. На ее место украдкой было подложено другое понятие жизни – чтобы оставаться там, чтобы никогда не оказаться вышедшим за свои пределы» [7] Derrida J. De l'economie restreinte a l'economie generale: Un hegelianisme sans reserve // L'Ecriture et la difference. Paris: Le Seuil, 1967. P. 371–372. . Тем самым, метафизический «смех» над любой «системой», претендующей на завершенность философского познания, является сугубо философским актом, воспроизводящим философию как таковую.