Александр Павлов - Демон перемен

Работные избы, доходные дома и ремесленные кварталы: из населенных на территорию активно формируются новые слободы. Но города от этого не случается.

В Татарстане есть замечательный поселок, который называется Камские поляны. Если не знать о его существовании, то при проезде мимо вполне можно принять его за мираж. Хорошая трасса среди бесконечных однообразных полей, скорость за сто двадцать. Внезапно прямо посреди поля возникает современный микрорайон с домами 90-й серии. Классика советской комплексной застройки — пристроенные универсамы, учреждения соцбыткульта, типовые административные здания. Около обочины въездной знак «Камские поляны». Через десять секунд все кончается — вокруг снова возникает поле. Было ли, аль показалось? Было, и не показалось. Камские поляны строились как город атомщиков вблизи АЭС. Прямо посреди поля, в нескольких десятках километров от ближайших городов. Но атомной слободы не получилось — АЭС (того же типа, что и Чернобыльская) так и не достроили, а люди остались.

Подобных объектов, оставшихся в наследство от советской административно-ведомственной системы расселения, множество - более трети всех городов. Их ныне положено спасать, а спасаемым гордиться статусами, которыми наделяются такие поселения либо государством, либо самими жителями в процессе спасения: моногород, поселок атомщиков, наукоград, ЗАТО и так далее. В идеале гордость должна сопровождаться и потоком федерального финансирования. Все эти жилые точки — не поселения, а населенные пункты. В них люди не поселялись, их населяли. Процесс выглядел следующим образом: ведомство выбирало на карте пункт, в этот пункт административно населялись трудовые ресурсы, а для их обеспечения создавалась «система социально-бытового обеспечения». Процесс населения и обеспечения был унифицированным: и на дальнем севере и на близком юге использовались те же типовые проекты, отличающиеся лишь нюансами, связанными с неизбежностью признания влияния природных условий. Но административная карта всегда была важнее территории: пространство на бумаге неизбежно выглядит однородным. Бумагу наполняла не география, а сеть пунктов наполнения. Населенных пунктов.

Городов как поселений в этой логике существовать не могло. Любой крупный город неизбежно редуцировался до набора населенных пунктов — ведомственных слобод, административным идеалом стремлений которых являлась ресурсная автономность. И этот идеал успешно воплощался в жизнь: отдельные ветки финансирования от профильных министерств, отдельные системы ресурсообеспечения и ресурсовоспроизводства, автономные модели снабжения. То, что подобные слободы оказывались близко друг к другу, никакого сугубо городского наполнения не несло — функциональной разницы между их постройкой в чистом поле либо вблизи других слобод не было. Значимую роль лишь играло соответствие количества и статуса населенных на территорию её административному весу. Таким образом, основной функцией города в подобных системах оказывалось поддержание и усиление административного статуса, для чего распорядители территорий старались придумать самые разнообразные основания.

Слободы наследовали внутреннюю иерархичность родительских ведомств. До уровня директора и его первых замов абсолютно четко соблюдался принцип, который очень метко выразил географ Владимир Каганский: «место в пространстве равно статусу в государстве».

Место в населенном трудовыми ресурсами пункте в полной мере соответствовало ведомственной иерархии — начиная от уровня «директорских» домов, заканчивая распределением квартир по этажам и площади. Директорам во всех крупных городах полагалось селиться в центре в том случае, если слобода не оказывалась полностью автономной. Таким образом подчеркивался их статус ответственных за получение внешних ресурсов. Инерции подобной системы расселения хватило до середины 90-х. Потом постепенно наступило состояние, которое с точки зрения привычной статусности выглядело анархией. Жалобами на беспредел, вызванный вселением в привычные населенные точки «торгашей и коммерсантов», были завалены редакции провинциальных газет, а рефлексия процесса как редукции несправедливости на пространство расселения, занимала важное место в тогдашней общественно-политической повестке.