Тимофей Шерудило - Время сумерек. После Старого мира

Девиз культуры: «Наложите на личность сеть сложных правил и создайте в ней разделение; дайте поприще, которое можно пройти». Основа любого порядка – способность желать, а не воздерживаться от желаний. Дайте личности достаточно целей и соблазнов, чтобы в погоне за первыми и в алкании вторых (неотделимом от борьбы с ними) она развила достаточные усилия. Не предлагайте ей монастырь без мысли о жизни вне его стен. Не предлагайте и погоню за внешним, не уравновешенную тягой к внутреннему. Дайте ей трудноразделимое единство, поле для приложения сил, и пусть трудится, ходя по всем путям, кроме пути меньшего сопротивления.

И путь ее не останется без награды: насыщенности и богатства жизни, внутренней полноты.

IV. Безошибочность или глубина?

Поскольку речь идет об утилитарной, повседневной науке – очевидно правило: такая наука легко обходится без умственного синтеза; без сложных суждений; напротив, находит силу в предельном упрощении предмета и в поиске простейшего и по возможности всеохватного набора правил, поведение этого предмета объясняющих. Научные «истины» – ряд последовательно опровергаемых ложных утверждений; наименее опровержимые в текущую минуту составляют «научную картину мира». Цель науки, следовательно – не глубина, а безошибочность суждений. А безошибочные по возможности суждения не могут основываться на обобщениях.

Выбор безошибочности вместо глубины оказался исключительно удачен. Как давно сказано: «сила науки в том, что она задает природе только те вопросы, на которые природа может ответить». Однако все вещи, о которых возможны «безошибочные» суждения, оказались маловажными с точки зрения коренных вопросов жизни. Все важнейшее для человеческой жизни питается (насколько еще живо) из вненаучных корней, в то время как вещи, о которых возможны точные, желательно количественные суждения – самые для нее маловажные. Подсчитав, например, сколько бумаги в романе «Война и мир», изданном по классической орографии, занимают твердые знаки, мы не приблизимся к пониманию смысла романа или значения конечного ера в русской письменности. Мы просто получим еще одно безошибочное суждение.

Здесь точка разрыва философии (мысли вообще) и науки: вопрос о смысле вещей. Суждения о смысле не могут быть общеобязательными. Общеобязательно может быть только утверждение об отсутствии смысла . С уходом смысла закончилось и самопознание («познавать» с точки зрения мысли – значит «искать смысл»).

Надо заметить и повторить: ученый (что бы он о себе ни говорил) не высшее существо; не победитель пережитков; не слуга мысли. Ученый есть человек, отказавшийся от самопознания ради безошибочных, то есть дающих власть над материей, суждений.

Только маловажные вопросы позволяют получить исчерпывающе точные ответы. Чем выше сложность познаваемого, тем эти ответы менее однозначны. Познание человека всегда будет неуверенным, зыбким; основанном на смутном понимании трудновыразимых законов – иначе говоря, никогда не будет «научным».

Наука и человеческое расходятся объективно, не по злой воле ученых; благими намерениями тут ничего не исправить. Наука не может, по своему существу, быть силой, а тем более, единственной силой, определяющей развитие личности и общества; ее область применения – вопросы техники и гигиены, важные, но не важнейшие для тех, кто живет и рано или поздно собирается умереть.

Как говорит А. Ф. Лосев: историк должен «проследить каждый мифологический образ, начиная с его зародышевого состояния, переходя к его развитой и цветущей форме и кончая его разложением, внутренним опустошением и гибелью». Что верно для мифа, верно и для науки. Наука возникает в истории, подчиняется историческим законам и страдает, как все исторические явления, неполнотой и ограниченностью, находя себе дополнение и поправку в других явлениях. «Ненаучное» вненаучно, но не обязательно ложно.

Нежелание признавать что-либо за своими пределами, кстати – общее для умственных построений и их творцов. В своей исключительной воле к победе и жизни они подобны создателям. Все мощные умственные построения обладают жаждой бессмертия, унаследованной от творцов (даже если эти творцы не верят в вечную жизнь); защищаются, подобно живым существам; и видят себя вечными. Каждое человеческое построение ограниченно каждое желает исключительного торжества…

Признавая заслуги науки, признаем, что область ее применимости ограниченна.