Виктор Крутоус - Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием

Искусству, согласно Дильтею, принадлежит исключительно важная роль в обществе. Главная функция искусства (и литературы – «поэзии» – как его ведущего вида) состоит в том, чтобы повышать в нас чувство жизни, ощущение её полноты. Искусство возбуждает в человеке множество переживаний и одновременно стимулирует их осознание, осмысление. Ключевую роль здесь играет масштаб личности художника, с творениями которого мы общаемся, настраиваясь на волну его духовной жизни.

Термин «эстетические категории» у Дильтея практически отсутствует. Прекрасное, возвышенное, смешное, трогательное и т. д. для него не понятия в собственном смысле слова, а устойчивые комплексы чувств, типовые «настроения». То есть эстетические категории получают у Дильтея чисто психологическую трактовку.

Дильтей специально останавливается на вопросе о правомерности и целесообразности воплощения в искусстве негативных чувств, вызывающих у воспринимающих «неудовольствие». Ориентация художников на одно только прекрасное и смежные с ним чувства отвергается им, как приводящая к тривиальному гедонизму. Гений всегда стремится открыть в опыте жизни нечто новое, он думает не только и даже не столько о красоте, сколько о правде. Он вынужден затрагивать самые разные стороны жизни, не исключая и безобразного. Дильтей считает естественным сочетание в искусстве самых различных видов «удовольствия» и «неудовольствия». «Присущее злу возвышенное – это демоническое, – пишет он. – Так что, в конце концов, возвышенно даже и ужасно злое». В случае демонического, когда человек «сам уподобляется стихийной силе природы» и ведёт себя, «словно дикий зверь», «к… смешению возвышенного, трагического и злого может… присоседиваться и безобразное. Тогда задеваются сами границы эстетического впечатления» [10] Дильтей В. Собрание сочинений. В 6-ти т. Т. IV. М.2001. С. 392–393. . Но самостоятельное существование в искусстве безобразного, тем более – его торжество, в эстетике Дильтея всё же не допускается. Любые противоборства чувств, любые их диссонансы должны получить в конце концов гармоническое разрешение.

Со времён Дильтея и до наших дней не утихает спор вокруг трагического «катарсиса». Если он означает некое примирение сторон, начал, то не есть ли это смягчение суровой правды жизни, сплошь и рядом не знающей равновесия добра и зла? В размышлениях Дильтея на эту тему можно найти намётки нетривиальной трактовки катарсиса, дающей ариаднину нить и современным исследователям трагедии. «…Пусть бы даже таковое («умиротворённое состояние». – В. К,) заключалось лишь в мысли, что возвышается над жизнью» [11] Там же. С. 334. , – пишет он. Возвышение конечного состояния сознания зрителя трагедии над исходным его состоянием – вот суть катарсиса, а не пресловутое «примирение», которое, конечно, совершенно необязательно. Катарсис, согласно данной дильтеевской трактовке, – понятие психологическое, семантическое и смысловое. Оно предполагает обретение зрителем своеобразной «трагической мудрости».

Стиль также получает у Дильтея психологическую интерпретацию. От силы творческого воздействия данного художника на других творцов искусства зависит, многие ли последуют за ним, образуя стилевое течение.

Приверженность Дильтея принципу историзма получила рельефное выражение в его отношении к новейшим явлениям искусства. Глубокий знаток и ценитель классики на удивление терпим и доброжелателен к художественным исканиям авангарда конца XIX века. – В наше время преобладают социально-критические настроения, говорил он, это порождает в писателях, художниках желание бросать в лицо своим современникам самую жестокую правду об обществе и о человеке. Такому воззрению оказывается созвучен французский натурализм (романы Э. Золя и др.). Натуралистические тенденции возникают всегда на переломе эпох, напоминал он. «Так и сегодня идут поиски новых средств для нового эстетического воздействия». Однако, Дильтей всё же выражает надежду, что натуралистический этап окажется не слишком продолжительным, что со временем «теория животности человеческой природы, серый призрак, бродящий в нашей литературе и делающий её столь мрачной, исчезнет из неё» [12] Дильтей В. Собрание сочинений. В 6-ти т. T. IV. М. 2001. С. 488, 489. .

Не отвергать априорно непривычное, новое в художественной практике, а постараться понять его и объяснить, исходя их изменений «духа времени», – такой завет оставил Дильтей эстетикам и искусствоведам последующих поколений.