Как дитя, начинают вертеться,
Ищут то, что давно уже сгнило.
Меж тем изучать настоящее надо,
Оставив двигаться небо и землю
Привычным их ходом,
И волнам позволить плескаться о скалы.
Другая эпиграмма также критикует пустое и бесплодное теоретизирование и застой в политическом движении:
Однажды немцы поднялись,
Чтобы добыть для народа свободу,
А теперь, когда это прошло,
На каждом углу увидишь одно:
Удивительным было бы делом
Ходить на трех ногах человеку.
Теперь начинают об этом жалеть,
Стыдятся за свой порыв.
Не слишком ли много случилось сразу,
Не лучше ль идти прилично, спокойно.
О другом пусть пишут книги,
И покупатель найдется достойный.
Это, конечно, были атаки, носившие чисто негативный характер.
Особый интерес представляют четыре эпиграммы, которые Маркс объединил под одним заголовком: « Гегель . Эпиграммы». Они показывают, что тогда Гегель не имел еще никакого значения для Маркса. Во второй из этих эпиграмм в уста Гегеля, между прочим, вложен мало лестный для него приговор:
Слову учу я, ввергнутому в демонически запутанное движение,
И каждый думает тогда так, как ему нравится.
Это очевидный отказ от гегелевской неясности. Как видно из письма Маркса к отцу от 10 ноября 1837 года, он изучил «отрывки гегелевской философии», но ему совсем не понравилась ее «причудливая дикая мелодия» [17] К . Маркс , Из ранних произведений, стр. 12.
.
Маркс изучал также Канта и Фихте и уже полемизировал с ними, о чем говорит замечание в том же письме. Ни с одним из трех названных философов он не был согласен.
Поэтому в третьей эпиграмме он проделал с Гегелем шутку. Если бы эта эпиграмма не стояла под названием, определенно указывающим на Гегеля, никто, вероятно, и не увидел бы в ней намека на него. Высказанная в ней критика Гегеля спрятана под шутливой иронией. Она гласит:
Кант и Фихте охотно блуждают в эфире,
Жадно там ищут далекие страны,
Я же хочу познавать только дельное,
То, что я нахожу на улице.
Речь здесь идет о Канте и Фихте, имя же «Гегель» в этой эпиграмме о Гегеле не названо. Можно ли под «я» понимать Гегеля, как ведущее разговор лицо? Но разве Гегель хотел понять то, что он «нашел на улице»? Именно от этого он отстранялся и не раз подчеркивал, что философия должна заниматься не обыденными делами, а Идеей.
Итак, как же понимать эту эпиграмму?
Несомненно, что Маркс, когда он это писал, не признавал Канта, Фихте, а также и Гегеля. Кант и Фихте искали слишком «далекие страны», Гегель казался ему, как свидетельствует вторая из эпиграмм, путаным и неясным. Маркс не мог быть в дружбе с такого рода спекулятивной философией. Между отдельными направлениями немецкой идеалистической философии он не видел принципиального различия. Но самим Гегелем особенно подчеркивалась противоположность его собственной, гегелевской, философии и философии Канта и Фихте, о чем без сомнения Маркс знал. Из этой утверждаемой самим Гегелем противоположности между его объективным идеализмом с оптимистической теорией познания и субъективным идеализмом Канта и Фихте (а также агностицизмом в теории познания Канта) Маркс и исходил, вероятно, и намеревался дать формулировку этой противоположности. Но рациональное зерно гегелевской диалектики он не видел; сначала, хотя и недолго, до его перехода в лагерь гегельянства, у него преобладает критическое отношение к Гегелю, и он не мог противопоставить Канту и Фихте положительную сторону учения Гегеля.
Посмотрим, каков же смысл упомянутых рассуждений: «Кант и Фихте охотно блуждают в эфире…» Здесь Маркс единодушен с Гегелем. Собственно говоря, здесь должна бы последовать положительная характеристика Гегеля: «Я же хочу познавать только дельное, то, что я…» – и здесь Маркс останавливается. Ибо он не видел у Гегеля положительного. Чтобы противопоставить отрицательной стороне спекулятивного образа мыслей Канта и Фихте нечто положительное, ему не хватает, вероятно, достаточно сильного выражения, после того как он остро критикует Гегеля в первой и второй эпиграммах.
Марксу казалось, что Гегель не дал все же ничего существенно нового по сравнению с Кантом и Фихте, а только облек все в несравнимо более непонятную и запутанную форму.
Положительную характеристику в противовес этим спекуляциям мог дать только сам Маркс, и он дал ее, превратив тайно субъект предложения, ведущий разговор, «Я», под которым сначала подразумевался Гегель, в «Я», под которым подразумевался он сам.
Читать дальше