Алексей Маслов - Конфуций. Беседы с одиноким мудрецом

Постепенная, хотя и не окончательная канонизация «Лунь юя» происходит во времена династии Хань (III в. до н. э. – III в.). А уже в эпоху Тан текст «Лунь юя» выбивается на каменных стелах, и тем самым как бы закрепляется канонический вариант «слова Конфуция».

Приобретя классический вид, «Лунь юй» стал частью практически всех основных канонов литературно-назидательной классики Китая и, прежде всего, т. н. «Четверокнижия» («Сы ту»). «Четверокнижие» как собрание наиболее значимых трудов конфуцианской классики составляется знаменитым философом-неоконфуцианцем Чжу Си в 1190-м, и в это собрание, помимо, собственно, «Лунь юя», вошли также «Мэн-цзы», «Чжун юн» и «Да сюэ» («Великое учение»). «Лунь юй» также стал центральной частью «Тринадцатикнижия» («Шисань цзин чжу ши»), которое не только изучалось всеми учеными и чиновниками, но и было основой обучения в китайских школах. «Тринадцатикнижие» всегда воспринималось как наиболее полный и точный свод именно конфуцианской классики с каноническим комментариями (в частности, «Лунь юй» издавался в обрамлении комментариев Чжу Си). «Тринадцатикнижие» было составлено в XII в. при правлении династии Южная Сун, а цинский чиновник Жуань Юань (1764–1849) скомпилировал критический свод всех текстов, куда были включены не только прежние комментарии, но и некоторые новые, а также списки разночтений (цзяокань цзи) [24, с. 18–19]. Именно это издание, неоднократно переиздававшееся впоследствии, стало своеобразным нормативом для последующих исследований.

«Четверокнижие» становится официальным каноном китайской политической и духовной культуры. В течение многих веков эти трактаты, и прежде всего «Лунь юй», были основным предметом изучения для чиновников, и знание этих текстов, а также умение их комментировать в обязательном порядке являлось частью государственных экзаменов на чиновничьи и ученые звания с 1313 по 1905 гг. И здесь живое слово Конфуция, драма его жизни как духовного учителя и мистического проповедника абсолютно и окончательно растворяется в политической идеологии государства. Большинству терминов, в том числе жэнь (человеколюбие), сяо (сыновняя почтительность), чжун (преданность), и (долг), даются новые трактовки в соответствии с «политической необходимостью». И с этого момента сама проповедь Конфуция приобретает совсем иной характер – характер морально-этической и нравственной доктрины, а сам мистический фактор окончательно «вымывается» из нее. И вплоть до сегодняшнего дня как на государственном уровне, – так и на уровне обыденного сознания конфуцианство воспринимается как часть национальной идеологии, как символ китайской цивилизации, но отнюдь не как личная проповедь бродячего наставника Конфуция.

Характер самого «Лунь юя» в равной степени как полностью соответствует канонам записей речений мудрецов того времени, так и отличается от многих других образцов классики Китая.

Прежде всего, по своей структуре это текст не оккультный, не ман-тический, как, например, «Канон перемен» （«И цзин» 易經）.За редким исключением он не содержит заклинательных формул и магических речитативов, как более древний «Канон песнопений» （«Ши цзин» 詩經）， который очень высоко ценил сам Конфуций. И – самое главное – он не написан самим Конфуцием и, по-видимому, им даже и не правился. Его ученики, записывая, обращали внимание на то, что им казалось важным – иногда просто на эпизоды из жизни наставника или манеры его поведения. Не в силах дать им трактовку, они оставляли это для потомков.

Сам же Конфуций отказывался записывать что бы то ни было, вероятно, считая, что все, что необходимо, уже записано – не случайно он отсылал своих учеников к «И цзину», «Ши цзину». Он же не несет какого-то устного, формального учения, а передает его всем своим поведением, он вопрошает духов и воплощает их веления на Земле. И здесь особый смысл приобретает его знаменитая фраза: «Я не создаю, но лишь повторяю изученное». Ему передано учение （сюэ 學）,он его «повторяет» и не творит ничего нового. И в этом он – абсолютно традиционный мистический учитель.