Николай Секерин - АльteRNatива

Я шагал и хмуро смотрел себе под ноги.

– Что, скажешь я не прав? – потребовал ответа Красный.

– Не знаю, Витёк. Я, если честно, запал сильно на эту Ангелину, – снова, не подумав, брякнул я.

Чёрт, что со мной делает это проклятое пиво?

– А, забудь, – махнул рукой Прокопенко, ничуть не удивившись моим словам. – Для таких как мы это дело безнадёжное. Хочется верить, что в будущем что-то изменится, а пока что мы простые дети из бедных семей, нам такие как Ангелина не светят.

– Может, ты и прав, – сказал я, хотя в глубине души так не считал.

Не хотел считать. Мне нравилось верить в то, что Ангелина не такая как все, что она когда-нибудь оценит мои к ней чувства и воздаст им по заслугам. Я очень на это надеялся, и эта моя надежда пробуждала во мне блаженное состояние.

А Прокопенко не унимался:

– Понимаешь, какое дело, тёлки, они ищут где получше. Самсон, сразу видно, что вариант хороший. Х… ли: папа на крутой машине с водителем, почёт, деньги, уважение. Да и сам он тоже, что греха таить, не совсем урод, да умный к тому же. Девчонки попроще, не звёзды, они на таких даже не смотрят, потому что знают: ничего не светит. И вот среди них нам и надо выбирать подружек.

Я молчал, сжав зубы, а Красный продолжал:

– Да, я вижу, что тебе это неприятно, дружище, но ты же знаешь – мы одна команда. Ты меня вообще вот с таких лет знаешь, – он показал рукой уровень высоты, означавший, с каких именно лет. – Кстати говоря, ты зря так отворачиваешься от Фаинки.

Я с удивлением вытаращился на него:

– Ты это серьёзно?

– Абсолютно, а что тебя так удивляет?

– Вообще-то ей двенадцать лет, если что, или вообще одиннадцать.

– Так. Дальше?

– Что, «дальше»? Она ещё вообще дитё, чтобы…

– Чтобы что? Перестань, Смык, я тебе не об этом говорю. Я говорю, что с ней можно дружить, потому что через пять лет ей будет семнадцать, а тебе девятнадцать. А если ты сейчас добьёшься своего и отвергнешь её окончательно – смотри, чтоб жалеть потом не пришлось.

Меня начало это злить. Вот как он заговорил, когда остальной банды нет! А там, в лагере, когда Фаина меня приглашала на танцы в дискотеке, стоял и глумился со всеми как мразь последняя! Да он и сейчас, наверное, готовит многоходовку какую-нибудь, чтобы я с ним согласился, а он потом при всех заявит: «Смык сам сказал, что Фаину любит». Всё с тобой ясно, козёл, не думай, что я такой дурак. Я вижу все твои замыслы на хитрой морде как на карте!

– Почему бы тебе самому не подружиться с Фаиной? – спросил я. – Вырастишь для себя будущую невесту.

Он отмахнулся:

– Она же за тобой бегает, а не за мной! А, ладно, твоё дело. Будешь потом жалеть. Девочки в этом возрасте любят самой чистой любовью, потом она подрастёт, разочаруется, обозлится. И станет сукой понтовой, а ещё позже вообще… – он снова махнул рукой. – И всё потому, что такие дураки как ты не способны разглядеть счастье у себя под носом. Ты разрушаешь прекрасное!

У меня от этой его тирады аж рот раскрылся, и тут он прыснул и начал ржать как, накурившийся анаши, деревенщина. Я не выдержал и стал смеяться тоже.

– Ну ты даёшь, клоун!

Он вытер выступившие от смеха слёзы и сказал:

– Вообще, я говорил всё это серьёзно. Меня твоя дебильная рожа развеселила. Аж хайло раззявил, лох!

Я врезал ему кулаком по плечу.

– Пошёл ты! Коммунистическое трепло!

Мы подошли к «Матрице».

– Ладно, пойдём позырим, что там интересного появилось за месяц, – сказал Красный и распахнул стеклянную дверь.

Мы вошли внутрь и с мальчишеским интересом воззрились на ряды телевизоров, музыкальных центров и прочей техники. По всему торговому залу были расставлены вентиляторы, обдававшие покупателей приятным ветерком.

Стоящий поодаль охранник неприязненно на нас покосился. По торговому залу слонялись несколько продавцов-консультантов, фактически выполняющих, судя по их пристальным взглядам, роли сигнализаций, а не помощников в выборе товара.

Мы прошли через ряд мерцающих экранов. Среди изобилия пузатых телевизоров возвышались несколько громоздких, с плоским экраном, а на особенном месте, так, чтобы до него нельзя было дотянуться руками, стоял король всех телевизоров – жидкокристаллический! Его экран был толщиной не шире развёрнутой ладони, а диагональ достигала, наверное, метра два.

Мы с благоговением вперились глазами в этого Вождя, на котором в данный момент крутили американский клип без звука. Сексуальные женщины, вооружившись строительными инструментами, демонстрировали в танце свои оголённые до предела тела. Изображение то и дело приближало их ярко накрашенные губы, которые они облизывали языком.