Карл Маркс - Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта

Социальная республика явилась как фраза, как пророчество на пороге февральской революции. В июньские дни 1848 г. она была задушена в крови парижского пролетариата, но в виде призрака она выступает в следующих актах драмы. На сцене появляется демократическая республика. Она исчезает 13 июня 1849 г. вместе со своими разбежавшимися мелкими буржуа, но, убегая, она разбрасывает за собой сугубо крикливые рекламы. Парламентарная республика вместе с буржуазией завладевает всей сценой, развертывается во всю ширь, но 2 декабря 1851 г. хоронит ее под крики ужаса объединенных роялистов: «Да здравствует республика!»

Французская буржуазия противилась господству трудящегося пролетариата – она доставила власть люмпен-пролетариату с шефом «Общества 10 декабря» во главе. Буржуазия не давала Франции прийти в себя от страха перед грядущими ужасами красной анархии – Бонапарт дисконтировал ей это грядущее, когда воодушевленная водкой армия порядка, по его приказанию, 4 декабря расстреливала стоявших у своих окон именитых буржуа бульвара Монмартр и Итальянского бульвара. Она обоготворила саблю – сабля господствует над ней. Она уничтожила революционную печать – ее собственная печать уничтожена. Она отдала народные собрания под надзор полиции – ее салоны находятся под полицейским надзором. Она распустила демократическую национальную гвардию – ее собственная национальная гвардия распущена. Она ввела осадное положение – осадное положение введено по отношению к ней. Она заменила суды присяжных военными комиссиями – ее суды присяжных заменены военными комиссиями. Она отдала народную школу во власть попам – попы властвуют над ее собственной школой. Она ссылала без суда – ее ссылают без суда. Она подавляла всякое движение общества с помощью государственной власти – государственная власть подавляет всякое движение ее общества. Она бунтовала против своих собственных политиков и писателей из пристрастия к своему денежному мешку – ее политики и писатели устранены, но ее денежный мешок подвергается грабежу, после того как ей заткнули рот и сломали ее перо. Буржуазия неутомимо кричала революции, как святой Арсений христианам: «Fuge, tace, quiesce! Беги, умолкни, успокойся!», – Бонапарт кричит буржуазии: «Fuge, tace, quiesce! Беги, умолкни, успокойся!»

Французская буржуазия давно разрешила дилемму Наполеона: «Dans cinquante ans, l’Europe sera republicaine ou cosaque». Она ее разрешила в виде «republique cosaque». Не нужно было злых чар Цирцеи, чтобы превратить шедевр буржуазной республики в безобразное чудовище. Эта республика не потеряла ничего, кроме внешних приличий. Сегодняшняя Франция заключалась в готовом виде в парламентарной республике. Достаточно было одного укола штыком, чтобы пузырь лопнул и чудовище предстало взорам.

Почему парижский пролетариат не восстал после 2 декабря? Ниспровержение буржуазии было пока только декретировано, декрет еще не был приведен в исполнение. Всякое серьезное восстание пролетариата немедленно снова оживило бы буржуазию, примирило бы ее с армией и уготовило бы рабочим второе июньское поражение.

4 декабря буржуа и лавочники подстрекали пролетариат к борьбе. Вечером того же дня несколько легионов национальной гвардии обещали явиться на поле битвы с оружием и в мундирах. Дело в том, что буржуа и лавочники узнали, что Бонапарт в одном из своих декретов от 2 декабря отменил тайное голосование и приказывал им писать свои «да» или «нет» в официальных списках избирателей рядом с их именами. Сопротивление 4 декабря напугало Бонапарта. Ночью по его приказанию на всех перекрестках Парижа были расклеены плакаты, объявлявшие о восстановлении тайного голосования. Буржуа и лавочники решили, что добились своей цели. На следующее утро остались до́ма именно лавочники и буржуа.

В ночь с 1 на 2 декабря Бонапарт внезапным нападением лишил парижский пролетариат его вождей, командиров баррикад. Представляя собой армию без офицеров, не имея ни малейшей охоты после памятных июньских дней 1848 и 1849 гг. и майских дней 1850 г. бороться под знаменем Горы, пролетариат предоставил своему авангарду, тайным обществам, спасать повстанческую честь Парижа, честь, которую буржуазия оставила на произвол солдатни до того безропотно, что Бонапарт мог впоследствии разоружить национальную гвардию с язвительной мотивировкой: он опасается, как бы анархисты не злоупотребили ее оружием против нее самой!

«C’est le triomphe complet et definitif du socialisme!» – так характеризовал Гизо переворот 2 декабря. Но если ниспровержение парламентарной республики в зародыше заключает в себе торжество революции пролетариата, то его ближайшим осязательным результатом была победа Бонапарта над парламентом, победа исполнительной власти над законодательной, победа не прикрытой фразами силы над силой фразы. В парламенте нация возводила в закон свою всеобщую волю, то есть возводила закон господствующего класса в свою всеобщую волю. Перед лицом исполнительной власти она отрекается от всякой собственной воли и подчиняется велению чужой воли, авторитету. Исполнительная власть в противоположность законодательной выражает гетерономию нации в противоположность ее автономии. Таким образом, Франция избавилась от деспотизма целого класса как будто лишь для того, чтобы подчиниться деспотизму одного индивида, и притом авторитету индивида, не имеющего никакого авторитета. Борьба, казалось, кончилась тем, что все классы одинаково бессильно и одинаково безгласно преклонились перед ружейным прикладом.