Эрик Вейнер - Философский экспресс. Уроки жизни от великих мыслителей

Люблю поезда, а точнее — люблю ездить на них. Я не из тех, кого охватывает восторг, скажем, при виде тепловоза SD45. Тоннаж, ширина колеи — все это мне абсолютно безразлично. Но мне нравится само ощущение от удивительного сочетания простора и уюта, которое дает только поезд, — словно возвращаешься в материнскую утробу. Приятная температура, мягкий свет. Поезд переносит меня в счастливое бессознательное состояние, в те времена, когда еще не надо было заполнять налоговую декларацию, откладывать деньги на обучение в колледже, лечение зубов и проездной. Когда еще не было даже семейства Кардашьян.

У моей тещи последняя стадия болезни Паркинсона. Тяжелый недуг отнимает у нее способности и память. Она многое забыла. Но свои детские путешествия на поезде по северу штата Нью-Йорк помнит прекрасно. Олбани, Корнинг, Рочестер — и обратно в Олбани. Картинки, звуки, запахи настолько живы в ее памяти, словно все это было вчера. Поезда остаются с нами навсегда.

А еще в поездах хорошо философствовать. В поезде я могу размышлять, в автобусе — нет. Совсем. Подозреваю, дело в разных ощущениях от поездки, а может, в ассоциациях: автобус навевает мысли о том, как в детстве ездил в нелюбимую школу и в ненавистные летние лагеря. А вот на поезде я езжу туда, куда сам хочу, причем со скоростью мысли.

При этом что философия, что поезда кажутся несколько замшелыми: когда-то и то и другое было важнейшей частью жизни людей, а теперь они стали старомодным пережитком. На поездах сегодня ездят лишь те, у кого нет другого выбора. Так же и философию изучают те, кого не смогли отговорить родители. Философия, как и поезда, была в ходу, пока люди не изобрели чего-то получше.

Я выписываю журнал под названием Philosophy Now . Он приходит раз в два месяца, в буром конверте из непрозрачной крафтовой бумаги, будто это порножурнал. Вот заголовки с обложки последнего номера: «Иллюзорен ли мир?», «Равно ли истинное истине?» Я прочел их жене — она закатила глаза. Для нее, как и для многих других, эти статьи — квинтэссенция всего плохого, что есть в философии, ведь в них ставятся абсурдные, лишенные ответов вопросы. Слова «философия» и «факты» соседствуют только в словаре.

Технологии соблазняют нас мыслью о том, будто философия больше не нужна. Зачем нужен Аристотель, если есть алгоритмы? Цифровые технологии успешно решают мелкие, повседневные задачи типа «где купить лучшее буррито в городе» или «самая короткая дорога на работу». И нам кажется, будто с «большими» задачами они тоже справятся без проблем. Но нет. Сири запросто найдет вам киоск с буррито, но спросите у нее, как получить от перекуса максимум удовольствия, и ответа не будет.

Или возьмем поездку на поезде. Технологии, а также их властительница наука назовут вам скорость поезда, его вес и массу, объяснят, почему постоянно пропадает вайфай в вагоне. Но наука не ответит, нужно ли ехать на этом самом поезде на встречу одноклассников или, скажем, к дядюшке Карлу, который вас всегда бесил, но сейчас тяжело заболел. Наука также не подскажет, этично ли будет стукнуть ребенка, который орет и пинает спинку вашего кресла. Наука не поможет понять, насколько прекрасен вид из окна вашего вагона. Философия тоже не в силах этого сделать (но это не точно), зато с ее помощью вы можете посмотреть на мир по-другому — и вот это очень ценно.

В местном книжном магазине раздел «Философия» расположен по соседству с разделом «Книги по саморазвитию». Будь в древних Афинах книжный, эти книги стояли бы на одной полке. Философия и была работой над собой. Философия помогала решать насущные вопросы. Философия лечила. Она была лекарством для души.

Философия помогает, но не так, как это делает массаж горячими камнями. Философия отнюдь не ленивая и приятная расслабуха. Это не спа-салон, а спортзал.

Французский философ Морис Мерло-Понти называл философию «радикальной рефлексией» [3] Maurice Merleau-Ponty, The Phenomenology of Perception, trans. Donald Landes (New York: Routledge, 2012), XXXV. . В этом определении мне нравится намек на провокационность и элемент риска, которые определенно свойственны философии. Когда-то философы владели умами людей. Они были героями, были готовы умереть за свое учение, а некоторые, например Сократ, и в самом деле отдали свою жизнь. На сегодняшний день весь героизм философии сводится к самоотверженной борьбе ученых за преподавательские места в вузах.

Сегодня почти нигде не учат само́й философии. Преподают историю философии, но непосредственно философствовать не обучают. Философия не похожа на другие учебные предметы: это не свод знаний, скорее образ мыслей, способ бытования в мире. Не «что» или «почему», но «как».