Николай Никулин - Пока Фрейд спал. Энциклопедия человеческих пороков

И в самом деле, человеческий гений сделал жизнь комфортной, а когда ты не думаешь каждый день о том, как бы выжить, ты начинаешь полноценно распоряжаться своей жизнью, то есть выбирать. Что бы сегодня съесть на завтрак? Не сходить ли мне на обед в китайский ресторан? Не приготовить ли мне на ужин чего-нибудь оригинального – скажем, из японской кухни? Чревоугодие в этом смысле подталкивает человека к созданию все новых и новых блюд.

Некоторые психологи считают, что искусство рождается из комплексов – дескать, чтобы избавиться от них, нужно перенести их на бумагу, холст, сцену или кино. Если говорить о кулинарии как искусстве, то здесь теория однозначно верна. Без неискоренимого чревоугодия кулинария быстро бы канула в небытие. Многие искусства таким образом пришли в упадок из-за отсутствия спроса на них. Но только кулинария обречена на вечный прогресс благодаря ненасытным человеческим аппетитам.

Дюма насчитал три вида аппетита:

«1. Аппетит, испытываемый натощак, – безжалостное ощущение, которое не дает возможности придираться к блюдам. При необходимости его можно утолить как куском сырого мяса, так и жареным фазаном или глухарем.

2. Аппетит, испытываемый тогда, когда, сев за стол, вы уже отведали какое-нибудь вкусное блюдо. Согласно пословице, аппетит этого рода «приходит во время еды».

3. Аппетит третьего рода возникает тогда, когда после вкусных блюд, подававшихся во время обеда, скромный гость без сожалений собирается встать из-за стола, и вдруг в конце трапезы появляется еще какое-то превосходное блюдо. Это последнее искушение удерживает гостя на месте».

Кстати, выражение «аппетит приходит во время еды» приписывается епископу XVI века Анже Манскому. И приписывает это выражение ему Рабле в своем романе «Гаргантюа и Пантагрюэль».

Как мы себе представляем день чревоугодника? Он встает раньше всех, чтобы успеть первым вкусить пищи. Он ест до того, как проснутся другие, во время их приема пищи и даже после. Чувство стыда ему неведомо, так как его испытывают лишь пустые люди. «Лучше быть полным, чем пустым», – беспрестанно повторяет он себе, не то стараясь самоутвердиться в своих глазах, не то показаться остроумным в чужих.

Так или иначе, но обжорство неминуемо приводит человека к полноте. Но разве это может его остановить? Днем он накрывает себе на стол, которому мог бы позавидовать сам Вальтасар – разумеется, не качеством, а количеством, – а вечером вообще не закрывает холодильник. Голод тебя терзает не тогда, когда тебе нечего есть, а когда у тебя много еды. Как ей распорядиться? Не бросишь же ее портиться?

Так с древности к нам пришла традиция устраивать застолья. В античной Греции они назывались пирами и устраивались следующим незатейливым способом: хозяин дома отправлял свою жену к себе в комнату заниматься шитьем и воспитанием детей, а сам собирал в большом зале компанию друзей – поэтов, философов, ораторов, – чтобы вдоволь поболтать, поесть и выпить. Можно, конечно, было пригласить и гетер – профессиональных соблазнительниц, – но это по вкусу: если уж вести разговоры, то исключительно в компании здравомыслящих мужей.

Вероятно, поэтому в античной литературе так много «пиров»: главный философский труд Платона о любви называется «Пир»; ученый трактат Афинея о самых разных областях знаний, включая еду, называется «Пир мудрецов»; у любителя покушать, поэта Филоксена тоже есть свой «Пир», но, правда, текст его утерян. Везде герои много едят и рассуждают о науках, искусствах и ремеслах, будто давая понять, что с пустым желудком говорить не в радость. И если Сократ утверждал, что он ел, чтобы жить, то философы «пиров» могли бы эту формулу переиначить: «Мы едим, чтобы разговаривать».

Кстати, поэта Филоксена, о котором было упомянуто выше, Аристотель называл обжорой. Однажды, обедая с правителем Сиракуз Дионисием, он был раздосадован тем, что перед ним положили маленькую рыбку. А есть-то очень хотелось! Тогда – каков хитрец! – он поднес ее к уху рыбы и начал с ней разговаривать. На резонный вопрос Дионисия: «Что ты делаешь?» – поэт ответил: «Для своей поэмы про Галатею я хочу узнать кое-что о Нерее и его дочерях. Но рыба отвечает, что слишком мала, чтобы быть поданной в их компании, зато старшей сестре – той, что побольше и лежит возле тебя, – это хорошо известно». Дионисия такая выходка рассмешила, и он решил передать свою рыбу прозорливому Филоксену.