Жорж Батай - Проклятая доля

2) Культы требуют кровавого расхода людей и животных в жертвоприношении. А жертвоприношение (sacrifice) - не что иное, как производство вещей сакральных (sacrees).

С первого взгляда видно, что вещи становятся сакральными именно благодаря утрате: в частности, успех христианства следует объяснять значимостью темы позорного распятия сына Божьего, которое дает человеческой тревоге изображение беспредельной утраты и падения.

3) В различных игровых состязаниях потеря, как правило, происходит в более сложных условиях. Значительные суммы тратятся на содержание помещений, животных, машин и людей. Чтобы вызвать чувство ошеломления, энергия расточается насколько это возможно, во всяком случае - с бесконечно большей интенсивностью, чем на производство. Опасность смерти здесь неизбежна, и даже напротив, составляет объект сильного бессознательного влечения. Кроме того состязания порою служат поводом для публичного вручения наград. Собираются огромные толпы: их страсти чаще всего бушуют без всякой меры, и потери безумных сумм обеспечиваются в форме пари. Правда, такое денежное обращение выгодно небольшому количеству профессиональных игроков, но это не мешает рассматривать его как реальные расходы на страсти, разгулявшиеся благодаря самим состязаниям. К тому же оно приводит огромное количество делающих ставки к потерям, непропорциональным их средствам; эти траты часто доходят до такой степени безумия, что единственный исход для многих игроков - тюрьма или смерть. Кроме того, в зависимости от обстоятельств, различные способы непроизводительной траты могут быть связаны с грандиозными состязательными зрелищами - подобно тому как элементы, оживляемые собственным движением, вовлекаются в еще больший поток. Со скачками, например, связаны процессы социальной классификации по принципу роскоши (достаточно вспомнить о с у1цествовяниижокейскихклубов) и показное производство все новых роскошных и модных изделий. К тому же нужно отметить, что весь комплекс трат, представленный современными скачками, ничтожен по сравнению с причудами византийцев, связывавшихс конными состязаниями всю публичную деятельность.

4) Произведения искусства с точки зрения траты следует разделить на две большие категории, первую из которых составляют архитектура, музыка и танец. Эта категория предполагает реальные траты. Однако скульптура и живопись, если не принимать в расчет использование мест для церемоний и зрелищ, вводят в саму архитектуру принцип второй категории - символической траты. В свою очередь, музыка и танец могут легко получить внешние значения.

Литература и театр, составляющие вторую категорию, в своей высшей форме вызывают тревогу и ужас путем символического представления трагической потери (упадка или смерти); в своей низшей форме они вызывают смех путем представления, чья структура аналогична первой, но исключает некоторые элементы соблазна. Слово поэзия, п рименяемое к наименее смягченным, наименее интеллектуализованным формам, в которых выражается потеря, может рассматриваться как синоним траты: действительно, оно точнее всего указывает на творение посредством потери. Его смысл, таким образом, соседствует со смыслом жертвоприношения. Правда, само слово поэзия может применяться в своем точном смысле только к крайне малому остатку всего того, что оно обычно обозначает, и из-за отсутствия такого изначального ограничения могуг возникнуть еще более опасные смешения; однако в этом кратком изложении невозможно говорить о бесконечно разнообразных границах между вспомогательными образованиями и остаточным элементом поэзии. Проще всего отметить, что для редких человеческих существ, обладающих этим началом, поэтическая трата перестает быть символической по своим последствиям: в какой-то мере репрезентативная функция затрагивает саму жизнь того, кто совершает поэтическую трату. Она обрекает его на самую обманчивую деятельность, на нищету, на отчаяние, на преследование зыбких теней, что не дает ему ничего, кроме ярости и головокружения. Зачастую владеть словом можно только в потере себя самого, будучи вынужденным выбирать между исходом, который делает из человека отверженного, настолько бесповоротно оторванного от общества, насколько отбросы отделены от обыденной жизни, и отречением, цена которого - посредственная деятельность, подчиненная вульгарным и поверхностным потребностям.