Жорж Батай - Проклятая доля

Чуть позже коленопреклоненные боги увидели, как "ставший солнцем" Нанауатцин поднимается на востоке. "Он казался очень красным, переваливался с боку на бок, и никто не мог задержать на нем взгляда, потому что он слепил их - так он сиял лучами, что исходили от него и повсюду распространялись". В свой черед, над горизонтом взошла луна. Поскольку Текукицтекатлъ проявил нерешительность, он сиял не так ярко. Богам же впоследствии суждено было умереть, и ветер, Кетцалъкоатль, истребил их всех-, ветер вырвал у них сердца и зажег ими новорожденные светила».

С этим мифом следует сопоставить верование, согласно которому люди и не только люди, но и войны созданы для того, «чтобы существовали те, у кого можно было бы взять сердце и кровь, чтобы солнце могло поесть». [11] Historia de los Mexicanos por sus Pinturas, ch. VI. Очевидно, что этому верованию не менее, чем только что приведенному мифу, присущ смысл чрезвычайной ценности потребления. Каждый год в честь солнца мексиканские индейцы, по примеру своих богов, соблюдали четыре дня поста. Затем они приносили в жертву прокаженных, подобных больному кожной болезнью малышу. Ибо мысль была для них не чем иным, как демонстрацией действий.

Более полно и живо, чем жертвоприношения древнейших времен, мы знаем человеческие жертвоприношения в Мексике, которые, несомненно, являют собой вершину ужаса в жестокой цепи религиозных обрядов.

Жрецы умерщвляли своих жертв на вершинах пирамид. Они клали их на каменные алтари и поражали обсидиановыми ножами в грудь. Они вырывали еще бьющиеся сердца и воздевали их к солнцу. Большинство жертв были военнопленными, что оправдывало идею войн как необходимых для жизни солнца: смысл войн заключался в потреблении, а не в завоевании, и мексиканские индейцы считали, что если бы они перестали воевать, солнце перестало бы светить.

«Примерно во время Пасхи приступали к жертвенному умерщвлению молодого человека безупречной красоты. Его выбирали из среды пленных годом раньше: с этих пор он жил подобно знатному вельможе. "Он проходил по городу с цветами в руках, среди людей, составлявших его свиту. Он учтиво приветствовал всех, кого встречал, и, в свой черед, те, кто принимал его за образ Тецштлипока ( одного из величайших богов), становились перед ним на колени и почитали его". [12] Sahagun, 1. II, ch. V. Время от времени этого молодого человека примечали в храме на вершине пирамиды Куаутиксикалъко: "Там он играл на флейте и днем и ночыо, когда ему угодно было предаваться этому занятию, а после игры на флейте он возжигал благовония всем частям света, и затем возвращался к себе в жилище". [13] Ibid., appendice du 1. II. Ухаживая за ним, заботились лишь об изяществе и княжеском достоинстве его жизни. "Если он прибавлял в весе, ему давали пить соленую воду, чтобы он сохранил с хрупкую фигуру". [14] Ibid, 1. II, ch. XXIV. За двадцать дней до праздника жертвоприношения этому молодому человеку предоставляли четырех хорошо сложенных девушек, с коими на протяжении этих двадцати дней он имел плотские сношения. Эти четыре предназначенные для него девушки были также изящно воспитаны для этой цели. Им давали имена четырех богинь.(...) За пять дней до празднества, когда жертву предстояло умертвить, ей воздавали почести, словно богу. Царь оставался у себя во дворце, тогда как его двор следовал за молодым человеком. [15] Sahagun, 1. II, ch. XXIV. Емуустраивали празднества в свежих и приятных местах (...). Когда же приходил день его смерти, его приводили в молельню под названием Тлакочютьк о; но перед тем, как это случалось, он попадал в местность, называемую Тлапитцанайян, его женщины отстранялись и покидали его. Когда же молодой человек прибывал в место, где его должны были предать смерти, он сам взбирался по ступагям храма и на каждой из них ломал одну из флейт, которые служили ему целый год, когда он играл на них. [16] Ibid, 1. II, ch. V. Когда он достигал вершины, сатрапы (жрецы), готовившиеся предать его смерти, схватывали его, бросали на каменную плаху, и пока они держали его распростертым на спине, привязанным за ноги, за руки и за голову, жрец, державший обсидиановый нож, одним ударом вонзал его юноше в грудь, и, вынув нож, он вкладывал руку в отверстие, только что проделанное ножом, и вырывал у юноши сердце, каковое сразу же приносил в жертву солнцу". [17] Ibid, 1. II, ch. XXIV.

Телу молодого человека оказывали знаки почтения: его медленно спускали во двор храма. Простых жертв скатывали вниз по ступеням. Самое страшное насилие было обычным делом. С мертвецов сдирали кожу: жрецы тотчас же облачались в эту кровоточащую кожу. Людей бросали в большую печь: оттуда их извлекали крюком, чтобы положить на плаху еще живыми. Плоть, освященную жертвоприношением, чаще всего съедали. Празднества следовали друг за другом без передышки и каждый год богослужения требовали бесчисленных жертвоприношений: приводится цифра в двадцать тысяч. Один из обреченных на казнь, воплощая бога, взбирался на пирамиду для жертвоприношения, как бог, окруженный свитой, которая сопровождала его в смерти.