Людвиг Фейербах - Стремление к счастью. С комментариями и объяснениями

При этом Фейербах сразу же говорит, что человек отличается от других живых существ тем, что может жить иллюзиями, ошибаться, или применять к самому себе насилие: например, заставлять себя верить в невероятное, заставлять себя жить несбыточными надеждами. Фейербах специально не анализирует, откуда берутся иллюзии и как они связаны с насилием или реакцией на насилие, ему достаточно осудить определенные типы социального поведения.

Больше того, просто желание и желание, делающее счастливым, следовательно, желание быть счастливым, неотделимы друг от друга, представляют собой по существу одно и то же, если принять во внимание первоначальное и неизвращенное, естественное назначение и естественное проявление воли. Воля – это стремление к счастью. Гусеница, после долгих неудачных поисков и напряженного странствования, успокаивается, наконец, на желанном растении, соответствующем ей. Что привело ее в движение, что побудило ее к этому трудному странствованию, что заставило ее мускулы попеременно сжиматься к разжиматься? Только воля, только боязнь захиреть и истомиться от голода самым жалким образом или, точнее говоря, только любовь к жизни, стремление к самосохранению, стремление к счастью.

Фейербах неожиданным для нас образом отождествляет инстинкт самосохранения и стремление к счастью. Но в этом он близок классической философии: для Аристотеля также достижение вещью своей полноты, завершенности, и было достижением счастья, и человек может быть счастлив, когда не терпит ущерба, даже если беден и умирает раньше времени. Для Аристотеля быть счастливым – это быть благородным, не жаловаться на трудности, не предаваться лишним наслаждениям, поддерживать достойные отношения с людьми – этого достаточно для того, чтобы не только считаться, но и быть счастливым.

Стремление к счастью – это основное, первоначальное стремление всего того, что живет и любит, что существует и хочет существовать, что дышит и что не воспринимает в себя с «абсолютным безразличием» углекислоту и азот вместо кислорода, мертвящий воздух вместо живительного. Но счастье (Glückseligkeit – существительное от glückselig, которое, согласно лингвистам, является лишь усиленным glücklich подобно тому как armselig есть усиленное arm (бедный) есть не что иное, как здоровое, нормальное состояние какого-нибудь существа, состояние хорошего здоровья, или благополучия; такое состояние, при котором существо может беспрепятственно удовлетворять и действительно удовлетворяет индивидуальные, характерные потребности и стремления, относящиеся к его сущности и к его жизни.

Фейербах отождествляет счастье с удовлетворением потребностей: здесь он расходится с Аристотелем, для которого счастливый человек мог становиться вполне аскетичным, мог как удовлетворять потребности, так и воздерживаться от любых излишеств, даже вроде бы полезных. В конце концов классическая философия стала различать необходимые потребности, как пища и питье, и излишества, и законной признавала только удовлетворение первых потребностей: конечно, человек, обреченный на голодную смерть, счастливым не будет. Тогда как Фейербах говорит об индивидуальных потребностях, специфичных именно для человека как существа: например, общение с другими людьми, хождение в гости или отмечание праздников, в чем животные не нуждаются. Аристотель бы сказал, что это человеческое общение реализует счастье, например, что счастливый человек всегда хочет что-то рассказать друзьям и что-то им подарить, но не что оно является предварительным условием счастья.

Если существо не может удовлетворить свое стремление, будь оно каким угодно, хотя бы только индивидуализирующим и отличающим его сущность от ряда других, оно становится недовольным, мрачным, печальным и несчастным, как, например, енот в тех случаях, когда он не имеет достаточно воды, чтобы удовлетворить отличающее его стремление к чистоте, хотя бы ни в чем ином он не чувствовал недостатка. Любое стремление есть стремление к счастью как во всех других ощущающих существах, так и в человеке, и поэтому оно может овладеть им настолько, что его удовлетворение будет обозначать для него единственное полное счастье, ибо любой предмет, которого он желает и к которому он стремится, является чем-то осчастливливающим человека, поскольку он удовлетворяет это стремление, утоляет его желание; и только потому, что он является таковым, к нему стремятся и его желают.