Максим Калашников - Книга без названия

«Желающие участвовать в разработке неракетных принципов движения в пространстве и достижения звезд, просим звонить по телефону: ххх-хххх.

Ученые звания, деньги и карьера не гарантируются…»

Авторами объявления были двое бредивших звездами молодых ученых, Валентин Куликов и Александр Пименов. Текст был навеян романом Алексея Толстого «Аэлита», начинавшегося именно с подобного объявления, звавшего на Марс из голодного революционного Петрограда. Старая, вдрызг разбитая пишущая машинка, была одолжена у мамы-журналистки одного из мечтателей. Потертую меловую доску, вынесенная другом-учителем со свалки его родной школы, втащили в двухкомнатную квартиру на московском Юго-Западе.

В наше время всеобщего неверия и взаимной подозрительности трудно представить дальнейшее. А было так: телефон две недели звонил, не переставая. Стоило положить трубку после краткого разговора, как тут же раздавался следующий звонок. Валентин рассказывал мне, что он тогда и ел, и чуть ли не спал у телефона, в коридоре (напомню, что тогда все телефоны были на проводе и коротком). После предварительного отбора назначили общий сбор группы. Квартира оказалась забитой битком, стояли и в коридоре и на лестнице, пытаясь уловить происходящее.

Реально «грызть гранит науки», конечно же, готовы были не все, но так или иначе, группа студентов и аспирантов успешно проработала почти два года. Ее бессменным руководителем стал В. Куликов, а одним из самых активных участников — летчик, ярый дельтапланерист и студент МИФИ Сергей Елкин.

Изучали теорию искривленного пространства-времени (теорию гравитации — ОТО) и квантовую теорию поля, думали, мечтали. С самого начала было понято, что кардинально решить проблему полета к звездам можно лишь на пути фундаментального объединения этих двух краеугольных камней современной науки. Задача эта оказалась не по силам самому Эйнштейну. Молодости, однако, не свойственно отступать перед авторитетами, пусть даже и такими.

На третьем году группа сильно поредела, но к этому времени В. Куликову удалось сформулировать основные принципы новой теории, открывающей путь к световым скоростям без кардинального недостатка реактивных методов (типа фотонных двигателей и прочего), требовавших двойной и непомерной затраты энергии: сначала на разгон, а затем на торможение. Принципы квантовой механики позволяли брать энергию на разгон корабля у физического вакуума, как бы «взаймы», с последующей «отдачей долга» при торможении.

Увы, несмотря на строгую красоту математических оснований и простоту физических принципов теории (их позднее оказалось возможным изложить вместе с формулами на уровне, доступном старшим школьникам, в романе «Узник бессмертия»), конкретные расчеты технологии оставались недоступными. Требовалась разработка принципиально нового математического аппарата, языка теории. Разработкой именно такого универсального языка, призванного объединить сложнейшую математику с практикой нашего повседневного общения, должна была заняться группа нового созыва. И новый язык появился!

Основные принципы и правила новой математики (грамматики нового языка) были сформулированы на основе логики творчества, логики парадокса, более известной в философии под именем диалектики Гегеля. Переформулированная В. Куликовым на основе математической теории симметрий, диалектическая логика легла в основу нового языка, получившего название «Диал». И вновь на стенах появились объявления. Вновь телефон звонит, не переставая…

Физики-«новобранцы» восприняли идею математического языка с энтузиазмом. Работа закипела. Предстояло небывалое: не только доказать, что создание такого «философского» языка, о котором мечтал еще Лейбниц, возможно, но и доказать это в практике общения. Нужно было показать, показать, что такой язык можно с равным успехом применять не только в математике и физике, но и в быту. Только тогда язык оказался бы простым и естественным настолько, чтобы и в самом деле облегчить задачу генерирования радикальных идей. Задачу проведения сложнейших расчетов революционных технологий. Ибо только такие технологии и нужны были создания первого звездолета.

Язык оказался предельно простым по строению и применению. Оставалось только удивляться, почему ничего подобного не создали до нас. Диал стал воплощенной мечтой великого философа и естествоиспытателя Лейбница.

В Диале не только каждое слово, но и фраза (или целый текст) могут быть истолкованы по-разному — в зависимости от контекста, от ситуации, в которых они звучат. Такое часто происходит и в обычном разговоре, но наиболее эффективно это применяется в математике. Фразы Диала как раз и представляют собой подобные «формулы». То есть, разговор даже на самые бытовые, обыденные темы идет обменом формулами, чего обычно сам говорящий не замечает. Вот это-то сочетание видимой «простоты» и стоящей за ней строгой математики как раз и создает мощь нового языка: говорящий и думающий на Диале, сам не замечая того, думает на самом что ни на есть высоком абстрактном математическом уровне. Более того, он способен продуктивно общаться со специалистами высокого класса!