Ален де Бенуа - Как можно быть язычником

Итак, отношение между Богом и миром является отношением причинности совершенно особой природы, которое затрагивает все существа, затрагивая самое существование в его целостности. Это отношение никоим образом не является отношением тождественности или прямого изливания. Библия отвергает любой имманентизм, любой эманационизм, любой пантеизм, любую мысль о преемственности между первопричиной и веществами или существами, происходящими из нее. Наконец, утверждается, что мир не прибавляет ничего к Богу, ничем не увеличивает его совершенства, не удваивает его и ничего не вносит в его существо. Бог одинаков независимо от того, существует ли мир. Если бы мир исчез, это не повлияло бы на полноту Бога. Бог не был «обязан» осуществить творение. Оно не принесло ему «радости». Творение было для него безвозмездным действием или же, как говорят богословы, действием чистой щедрости. [15] См.: Robert Guedluy. I.a cration. Descle. Tournai, 1963. p. 51. Бог творит по «доброте». Одновременно он утверждает себя как единственную абсолютную действительность. Таким образом, по словам Ницше, «настоящий мир» «в конечном счёте стал вымыслом». Ряд современных идеологий воспринял эту дуалистическую теорию в её светском или непроявленном виде. Для Фрейда, например, бессознательное является злом: цивилизация утверждается за счёт сублимации инстинктов. (Только некоторые из его учеников, подобно Вильгельму Райху, переориентируют психоанализ с сублимации на анархическое освобождение инстинктов). Жильбер Дюран пишет: «Кажется, даже у Фрейда, чья система, как зачастую считается, освободила душу от одномерного и линейного истолкования, всегда можно обнаружить знаменитое бессознательное, патологически пребывающее снизу, под здравым сознанием. Ещё одно подтверждение того, сколь слабо годится двоичностъ для моделирования множественности» (L'ametigre, Denol-Gonthier, 1980, p. 179). Но чаще дуализм, вырождаясь, являя своё собственное лицо, превращается в свою относительную противоположность, а именно в чистую одномерность. Происходит переход от одной крайности к другой: болезнь опошленного Единственного совершенно естественно сменяет недуг разорванного сознания.

Что касается языческой мысли, то у её истоков мы находим, напротив, представление о том, что вселенная одушевлена, а душа мира божественна. Источниками Творения являются только лишь природа и мир. Вселенная является единственным бытием, никакого другого быть не может. Её существо не отличается от её существования. Мир нетварен, он вечен и бессмертен. Начала не было, либо же, если оно и было, оно было только лишь началом (нового) цикла. Бог исполняет, осуществляет себя только посредством мира и в мире: «теогония» тождественна «космогонии». Душа есть частица божественного существа. Существо или вещество Бога есть существо или вещество мира. [16] Утверждение, соответствующее третьему канону анафем, провозглашённых Первым Ватиканским собором. Божественное имманентно, единосущно миру.

Эти идеи постоянно развиваются первой греческой философией. Ксенофан из Колофона (VI в. до н. э.) определяет Бога как душу мира. «Этот космос, один и тот же для всех, не создал никто из богов, никто из людей, но он всегда был, есть и будет вечно живой огонь, мерно возгорающийся, мерно угасающий», — пишет Гераклит. Для Парменида, который видит в мире неподвижное и совершенное существо, вселенная также нерождённа, бессмертна и нетварна. Принцип всеобщего постоянства («ничто не создаётся, ничто не исчезает») ионийцы превращают в принцип познаваемости мира. Мы находим подобные мысли у Эмпедокла, Анаксагора, Мелисса, Анаксимандра и других. Даже и впоследствии, как пишет Луи Ружье, «в большинстве школ пифагорейцы, платоники, перипатетики, стоики, неоплатоники восхищаются вечным возвращением всего, исключающим возможность изначального возникновения времени, первого человека и конечной эсхатологии, вслед за которой не последовало бы никакого нового начала» (La Scolastique et le thomisme, Gauthier-Villars, 1925, p. 44). Сам Аристотель в четвёртом столетии пишет о том, что мир божественен: поскольку Бог не хранит в своём сознании как образцовые причины отдельные идеи всех вещей, он знает только лишь самого себя, но не творение. Что касается Платона, чья философия в сочетании с христианской догмой породила августинизм, если он, как кажется, и учит в «Тимее», что мир был создан и у него было начало, — natumetfactum, как скажет св. Августин («О Граде Божьем» 8, 11), то имеет в виду скорее не само происхождение мира, а отношение, которое может существовать между чувственным и сверхчувственным миром и которое он стремится объяснить; другими словами, он приходит к мнению о том, что мир был сотворен, чтобы объяснить это отношение, а не чтобы вывести это последнее суждение из первого. В результате получаются два совершенно разных взгляда на человека: в Библии человек осуществляет себя коллективно путём возвращения к состоянию «невинности», предшествовавшему грехопадению, в то время как у Платона человек осуществляет себя путём усвоения как можно большего количества вечных идей. «Вечность» у Платона есть всего лишь образ жизни мира, которому принадлежит и Бог.