В 1888 году Сорокины остановились зимовать в селе Турья Яренского уезда Вологодской губернии в доме учителя местной гимназии. 23 января 1889 года (4 февраля по новому стилю) Пелагея родила второго мальчика, которого нарекли Питиримом.
С наступлением весны все семейство снова двинулось в путь. Так и двигались они от деревни к деревне, от церкви к церкви.
«Церковь в каждой деревне возвышалась над всеми другими строениями. Ее колокольня с голубыми куполами парила высоко над селом, и белокаменное здание под зеленой крышей было видно с расстояния в несколько верст».
Жизнь была размеренной, ясной и понятной.
«Общинные мораль и нравы коми основывались на обычаях золотого века, десяти заповедях и взаимопомощи. Эти нравственные принципы рассматривались как данные свыше, безусловно обязательные и императивные. В качестве таковых они составляли основу человеческих взаимоотношений не на словах, а на деле… Избы крестьян не имели замков, поскольку не существовало воров. Серьезные преступления, если и случались, то очень редко, и даже мелких правонарушений было немного. Взаимопомощь являлась обычным делом, организующим всю жизнь крестьянской общины»,
— так характеризовал Питирим Сорокин, уже будучи состоявшимся мыслителем, атмосферу человеческого бытия, в которой зародилась и дала первые ростки его жизнь.
Но в полной мере насладиться гармонией человеческих отношений Питириму не было суждено. Виной тому стала скоропостижная смерть матери в 1894 году, которая так и не оправилась после рождения третьего сына — Прокопия. Как утверждает сам Питирим Сорокин, «со смерти матери начинаются мои осознанные воспоминания. Сама эта картина все еще жива в моей памяти и обособленна от всех последующих событий. Я не помню, что происходило непосредственно после этого трагического пролога к драме моей жизни, но дальнейшие годы запечатлелись достаточно четко».
А непосредственно после смерти Пелагеи Васильевны произошло следующее: маленького Прокопия забрала к себе тетка Анисья (старшая сестра Пелагеи), которая жила с мужем Василием Ивановичем Римских в маленькой деревушке Римья, на берегу реки Вычегды. Питирим и Василий же остались с отцом.
Александр Прокопьевич продолжал вести кочевой образ жизни и теперь постоянно брал сыновей с собой на работу, приучая их к своему ремеслу. Все вместе они занимались осветлением канделябров и крестов, иконописью, росписью стен и потолков, внешней окраской церквей. Здесь впервые стали проявляться разнообразные таланты маленького Питирима.
Необычайно впечатлительный и восприимчивый, от природы наделенный художественным воображением, он стал жадно впитывать ту своеобразную атмосферу, которая присуща русским православным храмам, где, по утверждению академика Д. С. Лихачева, все говорит о чем-то ином, тайном, скрывающимся за многочисленной церковной утварью.
Вот это «тайное», «иное» и увлекало маленького зырянина.
И в дальнейшем, возмужав и получив колоссальное образование, Сорокин неизменно будет стремиться разгадать в пестром потоке больших и малых событий их глубинный, внешне не явный смысл.
Но это будет потом, а пока юный Питирим бродил со своим неутешным родителем и старшим братом Василием по деревням и селам Коми края. Помогал отцу в его ремесле, играл и дрался с деревенскими мальчишками. Так прошло почти 7 лет. За это время неизбывная тоска по умершей суп руге окончательно подорвала душевное здоровье Александра Прокофьевича. А чем на Руси врачуют сердечные раны?
Из счастливого главы семейства, удачливого первоклассного мастерового Александр превратился в горького пьяницу.
«Ее смерть подкосила меня, как тростинку», — плакался он своим сыновьям, которые пытались уговорить его бросить пить. Постепенно просветы между запоями все сокращались и сокращались. Дело дошло до белой горячки.
«Я хорошо помню один типичный случай. Мы оба с отцом лежали больными: меня лихорадило от чего-то, а отец, впав в белую' горячку, лежал в беспамятстве. Внезапно он сел на своем сеннике, показал на большую кирпичную печь и начал кричать о появившихся оттуда страшных чертях, которые пляшут вокруг него и корчат рожи. „Христос воскресе, Христос воскресе“, — бормотал он одно и то же. Его бессвязные слова сопровождались резкими конвульсиями»,
— так описывает Питирим Сорокин пьяную агонию своего отца.
И вот в один из таких мрачных запоев Сорокин-старший, обозлившись на что-то, вдруг схватил подвернувшийся ему под руку деревянный молоток и бросился на своих сыновей (одному было 14 лет, другому — 10). Василию удар пришелся по руке, а Питириму по лицу, разорвав верхнюю губу. На следующий же день братья тайком покинули родителя, решив самостоятельно зарабатывать себе на пропитание. С тех пор пути их не пересекались. Братья пошли в противоположную сторону от привычного маршрута Сорокина-старшего.
Читать дальше