Алан Уотс - Дао и дзен

Ложатся один на другой.

Дождь стучит по дождю.

Переход уже готов завершиться, поэт готов "достигнуть того берега" в хайку Иссы, написанном на смерть его маленького сына.

Этот мир как росинка.

Просто капля росы,

И все же - и все же...

Юген, который содержит в себе некую тайну, описать трудней всего, так что пусть стихи говорят сами за себя.

Море темнеет.

Голоса диких уток

Слабо белеют.

Жаворонок.

Упала сверху нота

И ничего не осталось.

В густом тумане

О чем перекликаются

Гора и лодка?

Прыжок форели.

Облака проплывают

В зеркале ручья.

И еще один пример югена, на этот раз из стихотворений Дзэнрина:

Ветер стих - цветы все падают.

Крик птицы - все глубже молчание гор.

Поскольку обучение Дзэн по меньшей мере с XV века включало постоянное использование китайских двустиший, появление хайку не вызывает удивления. Влияние Дзэн открыто проявляется и в хайку Моритаке, которое является "югеном наоборот". Дзэнрин содержит такое двустишие:

Зеркало, разбитое вдребезги, уже не отразит ничего;

Упавший цветок едва ли вернется на ветку.

А Моритаке спрашивает:

Упавший цветок

Вернулся на ветку?

Это бабочка.

Говоря о Дзэн и поэзии, нельзя не упомянуть дзэнского монаха школы Сото, отшельника Рёкана (1748-1831). Часто думают, что святой - это человек, чье чистосердечие вызывает неприязнь окружающих. Рёкан в этом отношении исключение - это святой, которого все любили, может быть, потому, что он был как ребенок, - скорее естественный, чем добрый. Может показаться, что любовь японцев к природе весьма сентиментальна, ибо направлена на такие явления природы, которые "приятны" и "красивы" - бабочки, цветы фруктовых деревьев, осеннюю луну, хризантемы и старые сосны. Но Рёкан - поэт и вшей и блох, и сам-то он до костей промок под холодным дождем.

На горе У-дай облака - дымящийся рис.

Перед древним храмом Будды

собаки орошают небесный свод.

А сколько существует хайку, подобных такому, например, стихотворению Иссы:

Рот, щелкнувший блоху,

Произнес:

Наму Амида Бутсу!

В дождливые дни

Монах Рёкан

Грустит о себе.

Его взгляд на "природу" глубоко целостен:

Скрежет ножа

По сковороде сливается

С голосами древесных лягушек.

В каком-то смысле Рёкан - это японский Святой Франциск, хотя его религиозность выражена менее очевидно. Это бродяга-дурачок, который самозабвенно отдается детским играм, живет в лесу в одинокой хижине с протекающей крышей, где стены увешаны стихами, начертанными его восхитительно неразборчивым паутинным почерком, столь ценимым знатоками японской каллиграфии. О вшах на груди своей он размышляет как о насекомых в траве, и выражает всевозможные естественные человеческие чувства - печаль, одиночество, недоумение или жалость - ничуть не стыдясь и нисколько не гордясь ими. Даже ограбленный он остается богатым, ибо

Вор

Не прихватил ее с собой

Луну в окошке.

А когда у него нет денег,

Ветер наносит

Палые листья. Хватит

Развести костер.

Когда жизнь пуста по отношению к прошлому и бесцельна по отношению к будущему, вакуум заполняется настоящим - тем настоящим, которое, как правило, в обычной жизни сводится до волосяной линии, до доли секунды, когда ничего и не успевает произойти. Ощущение бесконечно разросшегося настоящего нигде не бывает столь сильным, как в тя-но-ю, чайной церемонии. Строго говоря, это слово обозначает нечто вроде "чай с горячей водой". Но одной этой церемонией Дзэн так сильно повлиял на японский уклад, что тядзин, "чайный человек", стал законодателем вкуса во многих искусствах, так или иначе связанных с тя-но-ю: таких, как архитектура, керамика, работа по металлу и лаку и искусство букета (икэбана).

С тех пор, как чайная церемония вошла в общепринятый комплекс образования молодых девиц, тя-но-ю обросло массой сентиментальной чепухи и ассоциируется теперь с парчовыми куколками, сидящими в залитых лунным светом комнатах и судорожно пытающимися имитировать изысканные чувства наслаждения фарфором или веткой вишни. Но в своей аскетической простоте, например, в школе Сошу Сэн, чайная церемония является подлинным выражением Дзэн, и необходимыми атрибутами для нее являются только чашка, чай и горячая вода. Если и этого нет, тя-до ("путь чая") может практиковаться везде и с чем угодно, ибо, по существу, это то же самое, что и Дзэн.

Если христианство - это вино, а ислам - кофе, то буддизм - это, конечно, чай. Его успокаивающее, очищающее воздействие - это вкус чуть ли не самого просветления, а его легкий привкус горечи соответствует и приятной шероховатости "естественного фактора", и "срединному пути" между сладким и кислым. Задолго до возникновения тя-но-ю дзэнские монахи использовали чай в качестве стимулятора медитации. Чаепитие проходило неспешно, в состоянии спокойной бдительности, что естественно порождало ритуальный характер самого действия тя-но-ю чай освежал, а зимой согревал тех бродячих монахов-отшельников, которые любили строить травяные или бамбуковые хижины в горных чащах или у берега запруженного камнями ручья в ущелье. Лишенная всяких украшений пустота и простота хижины даосского монаха или отшельника Дзэн породили стиль не только "чайного домика", но и всей архитектуры жилища Японии. [85] . Это влияние слилось с туземным стилем, который можно и сейчас увидеть в древней святыне Синто - Исе, очень близкой культурам южных Тихоокеанских островов.