Жан Бодрийяр - Символический обмен и смерть

В «Символическом обмене…» Бодрийяр предлагает историческую схему «трех порядков» симулякров, сменяющих друг друга в новоевропейской цивилизации от Возрождения до наших дней: «подделка — производство — симуляция».

Симулякр первого порядка действует на основе естественного закона ценности, симулякр второго порядка — на основе рыночного закона стоимости, симулякр третьего порядка — на основе структурного закона ценности (нyаст. изд., с. 111).

В этой трехчленной схеме можно заметить асимметрию, связанную с неоднородностью объектов, которые становятся «моделями» для симулякров: если подделка (например, имитация дорогих материалов в платье или архитектурном убранстве) и производство (изготовление серийных, идентичных друг другу промышленных изделий) касаются материальных вещей, то симуляция, как о том говорит языковое употребление данного слова, применяется скорее к процессам (симуляция поступков, деятельности) или символическим сущностям (симуляция болезни и т. п.). Такая историческая эволюция симулякров любопытно напоминает личную эволюцию Жана Бодрийяра, который от социологической критики вещей постепенно перешел к критике абстрактных сущностей, циркулирующих в обществе. В его «Системе вещей» уже упоминался «симулякр природы», обозначающий Идею Природы и искусственно создаваемый в своем быту отпускником; или «фантазм сублимированной подлинности», симулякр Истории, столь же искусственно поддерживаемый в современном доме благодаря вкраплению в него кое-каких фрагментов старинного здания, разрушенного при его постройке; [5] См.: Жан Бодрийяр, Система вещей , М., Рудомино, 1995, с. 28, 66. в обоих случаях предметом симуляции являются абстрактные ценности (Природа, История), но опирается она все-таки на конкретно-вещественные, «поддельные» (то есть стадиально более ранние) элементы — яркую окраску предметов отпускного быта, старинные камни, сохраненные в стене новостройки. В «Символическом обмене…» акцент делается уже на чисто действенных аспектах симуляции, где нет ни вещи как таковой, ни даже вещества. Таков, например, симулятивный ответ при социологическом опросе:

[…] тест и референдум представляют собой идеальные формы симуляции: ответ подсказывается вопросом, заранее моделируется/обозначается им (наст. изд., с. 132).

Или упоминавшаяся в «Системе вещей» модель человека-потребителя — рекламное «вы», искусственный препарат, полученный в результате чисто семантических операций и не имеющий отношения к реальному субъекту:

[…] такое «вы» — всего лишь симулятивная модель второго лица и обмена, фактически это никто, фиктивный элемент, служащий опорой дискурсу модели. Это не то «вы», к которому обращается речь, а внутрикодовый эффект раздвоения, призрак, возникающий в зеркале знаков (наст. изд., с. 210).

Среди подобных процессуальных, а не вещественных симулякров особенно интересны те, в которых, как и естественно для процессуальных объектов, первостепенную роль играет фактор времени.

[…] политическая экономия переживает сама себя в состоянии глубокой комы, зато все эти призраки по-прежнему, бродят в операциональном поле ценности. Быть может, здесь в грандиозном масштабе отзывается закон, отмеченный у Маркса: всякое событие сначала проживает историческую жизнь, а затем воскресает в форме пародии. Разве что для нас обе эти фазы сливаются воедино, так как старая добрая материалистическая история сама стала процессом симуляции, не даст больше возможности даже для театрально-гротескной пародии (наст. изд., с. 94).

«Призрак политической экономии», то есть призрак капиталистического строя, неизбежно вызывающий в памяти (коль скоро рядом упоминается Маркс) еще и знаменитую фразу о «призраке коммунизма», не просто знаменует собой некий странный, не-естественный модус существования абстрактного объекта, но и структурирует его время — история, которая по Марксу повторяется «в виде трагедии, а затем в виде фарса», в своем призрачно-симулятивном варианте уже изначально не развивается, а влачит какое-то посмертное, квазиисторическое и квазивременное существование. На уровне собственно «культурном» с ней сближается историческое прошлое, призрачно сохраняемое в музеях и непрестанно реставрируемое модой «ретро»:

Темпоральность музея характеризуется «совершенством», завершенностью — это специфическое состояние того, что миновало и ни в коем случае не современно. Но мода тоже никогда не современна — она играет на повторяемости однажды умерших форм, сохраняя их в виде знаков в некоем вневременном заповеднике. Мода из года в год с величайшей комбинаторной свободой фабри. кует «уже бывшее» (наст. изд., с. 169–170).