То же самое можно сказать и об ущербе, наносимом нам смертью. Чем больше вы вложили в будущее, сориентировав на него свои нынешние поступки, тем значительнее будут ваши потери в случае утраты этого будущего. И потому человек, обладающий сильным, или концептуальным будущим, теряет в случае смерти много больше, чем тот, кто располагает лишь слабым, или неконцептуальным будущим.
Итак, мы сумели выяснить, почему смерть наносит ущерб тому, кто умирает. Происходит это по той простой причине, что смерть лишает нас будущего. Но тут важно отметить, что мы обладаем будущим лишь постольку, поскольку все мы нацелены на него. Только этим и объясняется тот факт, что смерть способна причинить нам вред, хотя в тот момент, когда она приходит, мы перестаем существовать. Однако было бы разумным предположить, что ущерб, наносимый нам смертью, определяется ценностью того, что она забирает у нас, — иными словами, ценностью жизни. Смерть лишает нас будущего, но это возможно лишь потому, что все мы нацелены на будущее. Следовательно, ценность жизни, а вместе с этим и смысл жизни должны быть непосредственно связаны с нашей устремленностью в будущее. Вопрос лишь в том — каким именно образом?
В своих рассуждениях мы исходили из того факта, что смерть — это предел жизни, следовательно, она не может быть частью жизни, так же как граница зрительного пространства не может быть частью этого пространства. Но то же самое можно сказать и о любом моменте действительности. Разделим жизнь обычного человека на произвольные отрезки времени. Неважно, какой они при этом будут длины, — просто для ясности назовем каждый из них моментом. И теперь, вместо того чтобы рассматривать человеческую жизнь в целом, обратим наше внимание на эти отрезки. Попробуем представить, что происходит, когда один момент сменяется другим. В точке перехода образуется своеобразный рубеж — конец предыдущего момента и начало нового. Однако сам этот рубеж не входит ни в один из отрезков времени — а иначе бы он не был рубежом. Следовательно, конец, или смерть каждого момента человеческой жизни не может быть частью этого момента.
И потому, когда мы говорим, что нацелены на будущее, это по сути означает, что в каждый момент нашей жизни мы связаны с будущими моментами, даже если они пока еще не существуют. Благодаря этому подобные моменты и становятся нашими. Рождение каждого такого момента в то же время означает смерть предыдущего. Мысль о том, что рождение чего—то, принадлежащего лично мне, служит одновременно концом того, что также принадлежит мне, позволяет сделать заключение о линейности времени.
Неотделимо от этого и понятие исключения. Осуществление одного желания неизбежно исключает осуществление другого. Почему? Да потому, что время линейно. Удовлетворение одного желания за счет другого, реализация одного плана взамен остальных, — все это в совокупности и определяет характер нашего существования. Именно выбирая, мы становимся тем, что мы есть.
Однако подобное становление возможно лишь за счет исключения всего остального. Вы становитесь чем—либо только потому, что следование одному — избранному — плану исключает другие планы и намерения. Любой способ существования возможен лишь в том случае, если он автоматически вычеркивает все прочие. Если бы это было не так, мы бы представляли из себя не более чем бесформенную онтологическую массу.
Именно благодаря линейности времени один способ существования исключает все прочие — так же как один момент нашей жизни исключает другие. А это, в свою очередь, возможно лишь потому, что все мы нацелены на будущее. И только благодаря этому мы что—то представляем из себя.
Итак, если мы не хотим быть бесформенной онтологической массой, нам не обойтись без линейного времени, в рамках которого рождение одного момента знаменует собой смерть предыдущего. Переход одного момента в другой — это и есть тот рубеж, или горизонт, благодаря которому мы можем не просто существовать, но существовать определенным способом. А крайний предел, крайний горизонт нашей жизни — это смерть.
Попробуем, например, ответить на такой вопрос: что делает зрительное пространство зрительным пространством? И каким бы оно было, если бы у него не было границ? Такое трудно даже представить. Для того чтобы зрительное пространство было тем, что оно есть, ему необходима строгая организация. Взгляните вокруг: стол в вашей комнате расположен слева от окна и справа от стеллажа. Но пространственная организация подобного рода невозможна без определенной точки отсчета, позволяющей устанавливать всевозможные соотношения. Обычно мы ведем свой отсчет от центра зрительного пространства: стол находится чуть слева от центра, а стеллаж — еще левее. Но если у зрительного пространства нет границ, значит, у него нет и центра. Без границ зрительное пространство теряет структуру, а вместе с ней — и смысл.
Читать дальше