Константин Леонтьев - Чем и как либерализм наш вреден?

Пусть будет так; пока это еще вовсе не злонамеренность , не крамола, это просто тот же самый дух времени . Это, скорее, европейское легкомыслие, современная потребность переходить за черту хотя бы обходом и непременно не направо, а налево . Это все еще довольно безобидная и с виду вполне законная оппозиция , и больше ничего.

Но вот... близится важный, почти страшный вопрос о школах ... Земству дано право открывать школы, содержать их и руководить ими, при соблюдении определенных формальностей. Школы эти поставлены под надзор особых директоров и инспекторов, от земства не зависящих; кроме того, существуют высшие училищные советы, в которых заседают разные члены-наблюдатели, директор гимназии, например, губернский предводитель и т. д. И что же? Несмотря на весь этот надзор, на все легальные препоны, положенные, по-видимому, как неосторожностям наивного прогресса , так и злонамеренности ... в школы проникало до самого последнего времени столько нежелательного... что понадобилось удвоенное к ним внимание; являются даже таблицы зоологические, во вкусе Дарвина , опережающие, заметим, и самую науку. Ибо на таких таблицах изображена с торжественным и выразительным безмолвием лестница прямого восхождения существ от инфузории до человека: тогда как в самой отрешенной от всяких нравственных стеснений заграничной науке идет еще вопрос о том: как понимать дарвинизм (или родство животных типов) – как родство действительное , физиологическое, или как родство идеальное , подобное родству кристаллических форм или архитектурных стилей?

Бывали, говорят, в педагогической деятельности земств и такие примеры. Священников просят не беспокоиться , а приходить только на экзамены, и если успехи в Законе Божьем окажутся хорошими, то священникам земство дает денежную награду . Священники бедны, к тому же многие из них сами полулибералы, уже из-за того одного, что подчинены черному духовенству («этим тунеядцам -монахам, достигающим епископского сана»). Священники молчат, а к детям приближаются большей частью люди, по крайней мере, сомнительные.

Случались еще и вещи иного рода; я знаю, что в доме одного предводителя учитель народного училища публично проповедовал следующие вещи:

«Роскошь! Кто говорит против комфорта и роскоши? Вот здесь (в доме помещика) – хорошо, красиво. Но надо более ровное распространение всего этого. Посмотрите, как живут крестьяне, посмотрите и на церковь. В церкви роскошь: золото, серебро; все это накопление богатства можно обратить на другое, более полезное. Если крестьяне в силах поддерживать церковь, то они были и в силах вместо этой церкви поддерживать и клуб , в котором они привыкали бы постепенно к опрятности, к удобствам жизни, читали бы газеты» и т. д.

Все слушают и никто не находит даже эти речи злонамеренными. Все это – приятная беседа и больше ничего. В этом данном случае мы слышим всю гамму либерального концерта, мы видим все оттенки либеральной окраски – от явного нигилизма (злонамеренности) в лице учителя до простодушного и невнимательного потворства со стороны земских деятелей, и даже до снисходительности полицейских властей. Как именно? А вот как: земские деятели слушают и молчат, может быть, не находя это серьезным, а может быть, и соглашаясь с учителем в том, что рано или поздно это и должно быть так ; «нельзя только вдруг сдирать с народа старую кору суеверий» . Это я и не называю явной злонамеренностью, а просто – прогрессивной пустотой, просветительным простодушием, европейской глупостью...

Но дело, положим, дошло до губернатора; учителя схватили; схватили, отправили куда-то, подержали где-то и выпустили опять ... И он опять в той же губернии . Немного погодя, вероятно, будет учить... Вы спросите, что же делать со всем этим?.. Не скажу – не знаю , а скажу – подождем еще об этом говорить ...

А пока вот что «Голос» в другой статье («Невеселые наброски») говорит следующее:

«Единственное у общества средство обсудить положение и изыскать меры к противодействию злу – печать. Что же сказала она нам? Ничего, кроме фраз. Иностранные газеты несравненно обстоятельнее наших, русских разберут положение дела, укажут исход из него, предложат меры. А мы? Почему же мы не могли бы так же всесторонне, глубоко исследовать вопрос, нам столь близкий? Какая в этом опасность, если б при этом и были высказаны мысли неверные, предложены меры невозможные. Польза же была бы великая: и правительство, и общество знали бы все те элементы, среди которых оно живет и с которыми должно считаться; наконец, и печать стала бы серьезнее относиться к своим задачам и к важным вопросам, волнующим отчизну».