Лев Карсавин - Философия истории

Итак, всякое раскрытие субъекта предполагает – предшествующий его момент, на который описывающий то, что раскрывается, историк может и не обращать внимания, и – собственно раскрывающееся, как последующее. Это «последующее» может восприниматься или как один момент (как всеединство качествований со стороны единства его) или как система многих моментов (как всеединство его качествований со стороны их множественности). В последнем случае историк и является статиком. Он как бы описывает сосуществующие моменты. Все они вместе следуют за предшествующим (или всеединством предшествующих) и все предшествуют дальнейшим. Но друг к другу они относятся не в порядке последовательности, а в порядке сосуществования. Связь их остается диалектическою, но не требует временного между ними различения. Однако, если мы останавливаем внимание на каком-нибудь из них в отдельности, он оказывается обладающим свойством раскрытия во времени, а тем самым вневременная связь всех их друг с другом обнаруживает себя как отвлеченную. Мы не в состоянии уловить последовательность возникновения отдельных моментов системы, но у нас нет права предполагать, что они возникают одновременно и что рассматриваемое нами, как сосуществование или одновременное возникновение момента «m» с моментом «n», не является на самом деле сосуществованием первой стадии развития момента «m» со второю момента «n», первая стадия которого осталась нами неопознанной. И если мы можем диалектически описывать систему моментов, беря за исходный многие из них, отсюда еще не следует, что все наши описания равноценны. Только одно из них «наилучшим» образом выражает систему; и только один момент является «действительно» исходным. В понимании системы особенно ясна диалектическая сторона исторического процесса, но она представляется вневременного лишь потому, что является отвлеченной. Этим нисколько не умаляется значение статически-исторического метода, неизбежного в условиях ограниченного познания и даже лучше, чем динамический, выясняющего диалектическую природу истории (§ 43).

Когда историк изучает какую-нибудь эпоху, он пытается познать ее существо по самым разнообразным ее проявлениям. При этом он пренебрегает временными различиями (в пределах эпохи) между этим проявлениями и временным движением (развитием) каждого из них. Познав по ним, как по символам, индивидуализующийся в них момент (эпоху), историк тем самым познает и их диалектическую взаимную связь. Но она еще не является диалектическим движением самой эпохи, которая взята как бы в поперечном разрезе или как бы спрессована в одно из своих поперечных сечений. Познание этого движения требует того, чтобы усмотрена была необходимость однозначного временного соотношения его моментов. На первый взгляд, кажется безразличным, с чего начинать характеристику эпохи: с политического его строя или с ее идеологии. На самом деле ко всякой эпохе существует свой, наиболее плодотворный и единственный правильный для понимания ее подход.

Нам могут на это возразить, что, признавая основоположность временных различий, мы подрываем свои же собственные выводы. Как будто, в новой форме всплывает проблема, разные решения которой разделяют историков на «идеалистов» и «материалистов» (ср. § 3). Но, во-первых, временный приоритет не есть причинный. Во-вторых, моменты эпохи (resp. любого исторического момента) не совпадают с условными, довольно «приблизительными» понятиями идеологии, социального строя, организации производства и т. п. В-третьих, моменты, будучи ограниченно-эмпирическими, находятся в некотором иерархическом взаимоотношении, которое определяется степенью раскрытия каждого из них (§§ 37, 28).

Таким образом, основною чертою эмпирического развития является движение во времени. Каждый его момент исключает другой, но все моменты есть один и тот же многообразно и упорядочение качествующий в них субъект, на единстве которого и покоится непрерывность и необходимость процесса. Наибольшая непрерывность и познавательная убедительность достижима тогда, когда субъект развития усматривается и как само человечество. По мере ограничения поля исторического исследования непрерывность и «убедительность» уменьшаются. С другой стороны, чем отвлеченнее понимание процесса (а в той или иной мере оно всегда отвлеченно), тем более реально-последовательная связь уступает место абстрактно-систематической, тем более динамизм истории заменяется статическим ее пониманием. И в историографии настоящее и полное историческое познание (динамическое) является и редким и фрагментарным. Историография лишь приближается к нему, раскрывая диалектику развития, иногда же ограничиваясь описанием простой данности.