Михаил Петров - Пираты Эгейского моря и личность.

Говоря о письменности, о гражданской равноталантливости, о выборах по жребию, мы вынуждены были ограничиваться констатацией принципиальной возможности перехода некоторой суммы профессионально-государственных навыков в лично-государственные. Включая в анализ идею полосы наложения, мы можем теперь со всей определенностью утверждать, что ни о каком переходе профессионально-государственных навыков в лично-государственные и, соответственно, ни о какой интеграции частнопрофессионального человека в целостную личность не может быть и речи до тех пор, пока в полосе наложения не будет представлена вся совокупность профессиональных и государственных навыков, составляющих «гражданскую доблесть», причем совокупность эта должна быть представлена не отклонениями-болезнями (из тысячи болячек не составишь одного здоровья), а существенно - логическим скелетом, внутренней формой, тем, что кибернетики называют «программой».

Ленинская мысль о неизбежности «примитивного демократизма» на переходном периоде позволяет обратить внимание на то обстоятельство, что в исходный состав полосы наложения вовсе не обязательно должны входить все и всякие профессионально-государственные навыки, что в принципе возможно выделение какого-то минимума этих навыков, который обеспечивает автономию нового типа социальности.

С другой стороны, не было пока устойчивых государственных структур, способных отказаться от регулирования по отрицательной обратной связи; во всяком случае их нс было в олимпийский период. А этот тип регулирования, имея в «слепом пятне» программу, способен видеть только отклонения от нормы, а не саму норму. Поэтому требование полного и существенного представительства в полосе наложения некоторого минимума государственных и профессиональных навыков толкает к ориентирующему выводу о том, что нужная нам полоса наложения не может ни возникнуть, ни развиваться в рамках государства как социальный институт или его внутреннее свойство, то есть новая социальность личного типа в принципе нс может зародиться в недрах старой социальности профессиональночастного, олимпийского типа. Процесс не может пониматься преемственно как постепенное накопление нового или как трансформация-перерождение олимпийской структуры с попутным синтезированием личности. Идею возникновения «гражданской доблести» как универсального свойства многих можно спасти лишь в том случае, если рядом с социальностью олимпийского типа объявится какая-то другая, неолимпийская социальность, что было бы, видимо, невозможно доказать, либо же если в самом окружении олимпийской государственности можно обнаружить очаги возмущения синтезирующего типа, которые способны не только создавать помехи, но и при некоторых условиях перерабатывать олимпийскую социальную структуру и новый тип структуры, то есть - синтезировать из олимпийского материала социальность нового типа. Эта вторая возможность допускает обоснование и для бассейна Эгейского моря и может быть показана как вполне реальная и основанная на множестве свидетельств возможность.

Все античные авторы единодушны в оценке Крита как первой в истории морской державы. Геродот, например, видел в самосском тиране Поликрате продолжателя дела Миноса: «Поликрат, насколько мы знаем, первый из эллинов пришел к мысли утвердить господство на море, если не считать Миноса Кносского» (История, III, 122). Диодор Сицилийский неоднократно упоминает о Миносе - владыке морей: «Минос был первым из эллинов, господствовавшим над морем; он построил весьма значительный по своим размерам флот для этой цели» (Историческая библиотека, IV, 60; см. также V, 54). Фукидид не только говорит о морском могуществе Крита, но и воссоздает общие контуры ключа критской государственности: «Минос - самый древний из тех, о ком мы знаем по слухам, приобрел флот и на самом большом пространстве владел эллинским морем и Кикладскими островами; в большую часть этих островов он впервые вывел колонистов, изгнав карийцев и назначив правителями своих сыновей» (История, 1,4). И здесь же следует первостепенной для нас важности уточнение; «Понятно, что он искоренил также, поскольку это было в его силах, пиратство на море, предпочитая, чтобы их доходы получал он сам».

Если в Китае ключ держался на необходимости регулировать естественные процессы, держать их в допустимых пределах отклонений от средних значений, то здесь и предмет, и состав, и цели регулирования никак не назовешь естественными. Защита земледелия от морского разбоя, а именно на этом основании могла возникнуть и развиваться государственность олимпийского типа, трудно укладывается не только в понятие естественного процесса, но и в понятие процесса вообще. Это цепь спорадических, скоротечных и очаговых конфликтов - «акций» по изъятию готового продукта с тем неприятным свойством, что преимущество здесь всегда на стороне нападающего. Ксенофонт (или кто-то близкий к нему), сравнивая действия на море и на суше, замечает: «Властителям моря можно делать то, что только иногда удается властителям суши, - опустошать землю более сильных; именно можно подходить на кораблях туда, где или вовсе нет врагов, или где их немного, а если они приблизятся, можно сесть на корабли и уехать, и, поступая так, человек встречает меньше затруднений, чем тот, кто собирается делать подобное с сухопутной армией» (Афинская полития, II, 4).