Массимо Пильюччи - Как быть стоиком - Античная философия и современная жизнь

— Так вот, поскольку ты с любовью относился к ребенку, правильно ли ты делал, что убегал и оставлял его? А мать разве не любит ребенка?

— Любит, конечно.

— Так, значит, и мать должна была покинуть его или не должна была?

— Не должна была.

— А что нянька, любит она его?

— Любит, — сказал тот.

— Значит, и она должна была покинуть его?

— Никоим образом.

— А что воспитатель, не любит он его?

— Любит.

— Значит, и он должен был покинуть и уйти, и вот таким образом ребенок должен был остаться одиноким и беспомощным из-за вашей огромной любви, родителей и окружающих, или умереть на руках у не любящих и не заботящихся?

— Ни в коем случае!

— Ну а если бы болел ты, желал бы ты, чтобы твои близкие, в том числе сами дети и жена, были такими любящими, что ты остался бы, покинутый ими, один и одинок?

— Никоим образом.

— А стал бы ты молить о том, чтобы твои так любили тебя, что из-за их чрезмерной любви ты всегда оставался бы один во время болезней, или именно ради этого ты предпочитал бы быть любимым, если бы то было возможно, врагами, чтобы они оставляли тебя? А если так, то остается заключить, что в твоем поступке отнюдь не было также и любви.

Видите, к чему ведет философ? И все же многие люди ошибочно истолковывают то, к чему призывал Эпиктет (да и все прочие стоики). Конечно, логика философа неоспорима, но его слова можно интерпретировать и как то, что любовь отца к дочери сводится лишь к долгу. А ведь это бездушный и даже бесчеловечный взгляд на любовь и привязанность.

Но это очень поверхностное прочтение слов Эпиктета, который на самом деле вкладывал в них гораздо более глубокий смысл. Он говорит о том, что человеческая любовь должна опираться на трезвую оценку наших чувств, которые вызывает та или иная ситуация. Эпиктет считает, что отцу нельзя оставлять дочь ради того, чтобы самому избежать болезненных переживаний. Философ убедительно доказывает эту мысль, проводя параллель между отцом и другими людьми, любящими его дочь, по сравнению с которыми отец явно повел себя неправильно, а также предлагая ему поставить себя на место дочери и спросить, как бы он расценил подобное поведение со стороны любящего человека.

Но это еще не все. Стоики разделяли естественное и правильное. Они считали, что мы должны приучить себя выносить такие суждения, которые заставляют нас пересиливать естественное в пользу правильного. Этот принцип проистекает из стоической концепции oikeiôsis (требования признавать заботы других людей как свои собственные), которую мы уже встречали в виде концентрических кругов заботы Гиерокла. Идея состоит в том, что в начале жизни мы руководствуемся врожденными инстинктами, многие из которых носят эгоистический характер, как, например, «естественная» реакция отца на болезнь дочери. Но, вступив в сознательный возраст в середине детства, мы обретаем способность размышлять о жизни и при необходимости отличать естественное от правильного. Однако речь идет не просто о подчинении эмоций «холодному разуму». Стоики были прекрасными психологами и знали, что такой упрощенный подход не сработает.

Однажды Эпиктет сказал своим ученикам: «Но написать и прочитать обо всем этом [157] «Но написать и прочитать обо всем этом…»: «Беседы Эпиктета», IV.5. и похвалить читаемое мы в состоянии, а убедиться во всем этом — ничуть. Вот потому-то сказанное по поводу лакедемонян: "В своем-то доме — львы, в Эфесе — лисы вмиг", — и к нам подойдет: в школе — львы, а вне школы — лисы». Другими словами, недостаточно просто признать истинность чего-то. Необходимо осознанно и упорно практиковать это, пока не выработается привычка, то есть пока вынесенное вами на рациональном уровне правильное суждение не станет условным рефлексом. Начиная практиковать стоицизм, вы должны помнить: это — то же самое, что учиться водить машину, играть в футбол или музицировать на саксофоне. Поначалу мы концентрируем внимание на том, что делаем. Мы ошибаемся, терпим неудачи и испытываем разочарование от своей неловкости. Но чем больше мы повторяем движения, тем проще они нам даются и наконец становятся автоматическими. Мы, не задумываясь, жмем на тормоз, когда на проезжей части внезапно появляется человек, передаем пас товарищу по команде, вырвавшемуся из-под опеки чужих защитников, или же в правильном темпе нажимаем некую последовательность клавиш на саксофоне, чтобы извлечь из него красивую мелодию. Истинная философия — это немного теории и очень много практики, и Эпиктет говорит об этом предельно прямо: «Так вот, мы видим, что плотник [158] «Так вот, мы видим, что плотник…»: «Беседы Эпиктета», II.14 и I.29. становится плотником, научившись тому-то, кормчий становится кормчим, научившись тому-то. Так не значит ли, что и здесь вовсе недостаточно желать стать добродетельным человеком, а нужно и научиться тому-то?.. Ведь не рассужденьиц недостает теперь, нет, книги полным-полны стоических рассужденьиц. Чего же недостает? Того, кто будет применять на деле рассуждения, кто делом будет свидетельствовать в их пользу».