Мишель Фуко: Слова и вещи

Ренессансная эпистема основана на сопричастности языка миру и мира языку, на разнообразных сходствах между словами языка и вещами мира. Слова и вещи образуют как бы единый текст, который является частью мира природы и может изучаться как природное существо. Наследие античной древности интерпретируется на тех же основаниях, что и сама природа; отсюда единство магии )прорицания природных событий) и эрудиции (расшифровки старинных текстов). Ренессансное значение -- это не эклектическая смесь рациональных элементов с иррациональными, а подчиняющаяся собственным, достаточно строгим законам.

В классической эпистеме слова и вещи соизмеряются друг с другом в мысленном пространстве представления уже не посредством слов, но посредством тождеств и различий.Главная задача классического мышления это построение всеобщей науки о порядке.Это порождает и тенденцию к математизации знания, и такие самостоятельные дисциплины, как "всеобщая грамматика", "естественная история", "анализ богатств". Инструментом всеобщей науки о порядке выступают уже не естественные знаки, как в ренессансной эпистеме, но системы искусственных знаков, более простых и легких в употреблении. Это в свою очередь позволяет ввести в познание вероятность, комбинаторику, исчисления, таблицы, в которых сложные сочетания элементов выводятся из простых составляющих.

Положение языка в классической эпистеме одновременно и скромное и величественное. Хотя язык теряет свое непосредственное сходство с миром вещей, он приобретает высшее право -- представлять и анализировать мышление. Введение содержания мышления в языковые формы расчленяет и проясняет их. Отсюда основной смысл "всеобщей грамматики". Он не сводится ни к применению логики к теории языка, ни к предвосхищению современной лингвистики. Всеобщая грамматика изучает одновременность мыслительных представлений в отношении к линейной последовательности словесных знаков. Недаром замысел всеобщей грамматики столь тесно связан с проектом энциклопедистов -- представить весь мир и все познание мира посредством языка и в алфавитном порядке.

Новый способ отношения слов и вещей прослеживается и в естественной истории, и в анализе богатства. Условие возможности естественной истории в классический век заключено не в неразрывности слов и вещей, но в их сопринадлежности друг другу в пространстве представления. Естественная история классической эпохи вводит наблюдаемые объекты в пространство "хорошо построенного языка" и систематически описывает их основные признаки -- форму, количество, величину и пространственные соотношения элементов. Излюбленный объект естественной истории классического века -растение, которое допускает наиболее наглядную классификацию по внешним признакам и составление исчерпывающих таблиц тождеств и различий. Сравнение элементов в классификационной таблице осуществимо двумя способами. Первый предполагает исчерпывающее описание одного объекта и затем сопоставление его с другими объектами, постепенно дополняющее его другими характерными признаками, складывающимися в совокупность признаков рода и вида (Бюффон). Второй определяет роды и виды растений более или менее произвольным набором признаков и опускает другие признаки, которые им противоречат (Линней). Но и тот и другой путь (и "метод", и "система"), по Фуко, равно определяются общими установками классического мышления; тезисом о том, что "природа не делает скачков", вычленением видов посредством классификационной сетки тождеств и различий между ними. А значит, между "фиксизмом" и "эволюционизмом" в естественной истории классического периода нет и не может быть, полагает Фуко, той противоположности, которую ищет в них история науки наших дней. "Эволюционизм" классической эпохи не имеет ничего общего с эволюционизмом в современном смысле слова постольку, поскольку он "линеен" и предполагает лишь бесконечное совершенствование живых существ внутри предустановленной иерархии, а вовсе не возникновение качественно новых видов живых организмов. Может быть Кювье даже ближе современной биологии, -- заостряет свою мысль Фуко, -- чем следовавший по стопам Бюффона Ламарк, потому, что он выходит за рамки классического поля отношений мышления и бытия, вводя между ними радикальную прерывность, а Ламарк замыкает свои эволюционистские идеи рамками классически непрерывного пространства представления.

Анализ богатств, подобно всеобщей грамматике и естественной истории, является не неумелым предшественником современной политэкономии, но областью знания, управляемой собственными закономерностями. Если экономическая мысль Возрождения трактует деньги как заместителя богатства или даже как само богатство, то в XVII веке -- это лишь инструмент представления и анализа богатств, а богатство -- представленное содержание денег. За спорами меркантилистов и физиократов в классической эпистеме прослеживается общая мыслительная основа: деньги рассматриваются как условный знак, значение которого изменяется -- уменьшается или увеличивается в процессе обмена.