Джидду Кришнамурти - Комментарии к жизни. Книга третья

«На все это потребуется время и терпение, не так ли?»

Время и терпение могут быть необходимы для достижения цели. Амбициозный человек, мирской или кокой-то еще, нуждается во времени, чтобы получить результат. Ум — это результат времени, так же как и всякая мысль — это его результат, и мысль, работающая на освобождение себя от времени, только усиливает свое порабощение по отношению ко времени. Время существует только тогда, когда есть психологический промежуток между тем, что есть, и тем, что должно быть, которое называется идеалом, целью. Осознавать ошибочность всего этого способа размышления — значит быть свободным от него, что не потребует никакого усилия, никакой практики. Понимание происходит немедленно, это не имеет времени.

«Медитация, которой я увлекался, может иметь значение только тогда, когда понята как ложная, и думаю, что я понимаю ее как ложную. Но…»

Пожалуйста, не задавайте неизбежного вопроса относительно того, что же будет вместо нее, и так далее. Когда ложное рассеется, тогда появится свобода для возникновения того, что не является ложным. Вы не можете искать истинное с помощью ложного, ложное — это не средство для достижения истинного. Ложное должно полностью прекратить быть, но не в сравнении с истинным. Нет сравнения между ложным и истинным, насилие и любовь нельзя сравнивать. Насилие должно прекратиться, чтобы возникла любовь. Прекращение насилия — это не вопрос времени. Восприятие ложного как ложного — вот окончание ложного. Позвольте уму быть пустым, а не заполненным всякими размышлениями. Тогда только возникает медитация, а не медитирующий, который занимается медитацией.

«Я был поглощен медитирующим, ищущим, наслаждающимся, переживающим, что все есть я сам. Я жил в прекрасном саду, созданном мною самим, и был там как в заключении. Теперь я вижу ошибочность всего этого, смутно, но вижу».

Бегство от того, что есть

Это был довольно-таки приятный сад, с открытыми, зелеными лужайками и расцветшими кустарниками, полностью окруженный широко распространившимися деревьями. Виднелась дорога, бегущая по одной его стороне, и можно было часто случайно услышать громкий разговор, особенно вечерами, когда люди направлялись домой. В другое время в саду было очень тихо. Трава поливалась водой утром и вечером, и в оба эти раза слеталось очень много птиц, бегающих в поисках червей туда-сюда по лужайке. Они были так нетерпеливы в своем поиске, что подходили весьма близко без какого-либо опасения, тогда как вы оставались сидеть под деревом. Две птицы, зеленые и золотистые, с квадратными хвостами и длинными, тонкими торчащими перьями регулярно прилетали, чтобы усесться среди кустов роз. Они были точно такого же цвета, как и только что раскрывшиеся листья, и увидеть их было почти невозможно. У них были плоские головы, длинные, узкие глаза и темные клювы. Иногда они устремлялись вниз дугой близко к земле, ловили насекомое и возвращались на ветку колеблющегося розового куста. Это было самое прекрасное зрелище, полное свободы и красоты. Нельзя было подобраться к ним поближе, они были слишком пугливы, но если посидеть под деревом, почти не двигаясь, можно было бы увидеть, как они резвятся, а солнце играет на их прозрачных, золотистых крыльях.

Частенько большая мангуста появлялась из густых кустарников, ее красный нос держался высоко в воздухе, острые глаза наблюдали каждое движение в округе. В первый день она казалась очень встревоженной, особенно увидев человека, сидящего под деревом, но вскоре привыкла к человеческому присутствию. Она пересекала сад во всю его длину неторопливо, а ее длинный плоский хвост касался земли. Иногда она проходила вдоль края лужайки, близко к кустам, затем становилась намного внимательней, а ее нос шевелился и подергивался. Как раз вышло целое семейство, впереди шел крупный мангуст, а за ним следовали его жена поменьше, за ней двое поменьше, все одной линией. Малыши останавливались один или два раза, чтобы поиграть, но когда мать учуяв, что их не было сразу позади нее, резко поворачивала свою голову, они мчались вперед и снова выстраивались линией.

В лунном свете сад становился очарованным местом, неподвижные, тихие деревья отбрасывали длинные, черные тени поперек лужайки и среди всех утихших кустарников. После многоголосой суматохи и болтовни птицы уселись на ночь в темной листве. На дороге теперь вряд ли кого увидишь, но иногда вдалеке можно было бы слышать песню или звуки флейты, на которой кто-то играл по пути в деревню. В другое время сад был очень тихим, наполненным нежным шепотом. Не единый лист не пошевелился, и деревья придавали форму туманному, серебристому небу.