Владимир Цай - Я нашел смысл жизни - Автореферат мировоззрения с эпизодами автобиографии

Карьера, значимые достижения, почет и рост материального благосостояния.

Устроенность родителей, успехи детей.

Спорт, семья, застолье с друзьями без перегрузок, рыбалка, охота и т. д.

Периодически – любовница (любовник), с радостью, но без нарушения семейной идиллии, расставания без скандалов с легкой грустью.

Вечерняя прогулка, ласковые слова на ночь всем и даже мужу (жене), сон с кайфом.

И наконец, рай после эвтаназии, с приличным наследством для детей.

Если жизнь и имеет смысл, то в не в последнюю очередь благодаря смерти. Материальный мир – это временная ловушка для энергии, конечны во времени и все материальные объекты. Все, что рождается, должно умереть – вечность не имеет даты рождения. Любая религия, обещающая Рай, возводит смерть в высшую цель.

Итог жизни человека можно подвести после смерти, просто перечислив все его наиболее яркие деяния. Достиг определенной должности, заработал столько-то денег, воспитал столько-то детей, сделал столько-то научных работ, написал книг, картин, музыки, трахнул (трахнула) столько-то женщин (мужчин), убил, обманул столько-то человек (никого не обманывал, украл, съел, выпил) и т. д. Не имеет значения, ради чего он жил, видел ли смысл в жизни. Это итог.

Для пессимистов жизнь – это последовательность неудач, заканчивающаяся мучительной смертью. Для оптимистов смерть – это эвтаназия, венчающая последовательность успехов в жизни.

Пессимизм неизбежного конца всего, что только может существовать, компенсируется оптимизмом неопределенности даты этого конца. Последнее, за что человек цепляется в этой жизни, это то, что все предопределено, но ничего нельзя предсказать заранее.

Неосознанные картинки детства

В моей памяти сохранились картинки детства, в котором я себя еще, видимо, не осознавал. Картинка остается на всю жизнь, но интерпретация приходит много позже и постепенно. Невозможно определить, действительно ли это картинка из того прошлого, или картинка из сна в том далеком прошлом.

Известно, что мы в то время жили на станции Чиили Кзыл-Ординской области. Мне не было трех лет. Думаю, что мы – это дед, бабка и я, потому что никого другого в этих картинках нет.

Единственное воспоминание о бабке: я спал с ней на печке. Почему-то просил у нее грудь (мама говорит, что кормила меня только грудью и сравнительно долго, может быть отсюда мое здоровье, тьфу-тьфу, чтобы не сглазить), а она, ссылаясь на маму, говорила, что нельзя. Кстати, есть еще одна картинка: я прошу грудь у какой-то девушки, а она говорит, что у нее нет грудей, потому что ее отец отрубил их, и меня долго мучил кошмар, когда я представлял эти отрубленные груди.

Дед присутствует в двух картинках. Первая: мы с ним сидим, притаившись, за плетнем, и наблюдаем за лошадью, которая пасется на лугу. Дед должен вернуть веревку, которой лошадь привязана и которую у него сперли цыгане. И всё, я даже не знаю, чем дело кончилось. Вторая: ясный день, двор, посередине пень. Дед кладет на него петуха и рубит ему голову. Петух, уже без головы, вырывается у него из рук, взлетает и садится (или падает) на крышу сарая. Не знаю, возможно ли такое.

Последняя картинка. Лето. Двор дома в Алма-Ате, в котором мы прожили все мое счастливое детство (детство должно быть счастливым по определению), несмотря на полное отсутствие каких-либо удобств – в нем не было ни воды, ни туалета, ни отопления. Раннее утро, еще прохладно. Я в одних трусах и босиком, едва проснувшись, поеживаясь, выхожу (выползаю) во двор и устраиваюсь возле угольного ларя (в этот ларь к зиме засыпают уголь, которым зимой топят печки в нашем доме). Спиной я прислоняюсь к теплым доскам ларя, закрываю глаза и подставляю лицо и всего себя солнышку, которое начинает потихоньку греть. Сегодня я первый. Сейчас выползут Валерка, Женька и остальные. Надо решить, во что мы будем играть – в войну, городки, футбол, а может, просто лазить по деревьям. Не хочется ничего делать в такую рань, но надо. Почему-то мы всегда должны что-нибудь делать.