Августо Кури - Продавец грез

предстать перед публикой. В какой-то момент я разозлился на самого себя. Подумалось: «Ведь были же иные пути решения моих проблем; почему я не выбрал их?» Однако боль слепит нас, анеудача притупляет ум.

Когда мы вышли из здания «Сан-Пабло» и прорвали кордон, изолировавший нас от публики, мне захотелось закрыть лицо и быстро выйти на свободу, но это оказалось невозможным, ибо людей собралось так много, что бежать было просто некуда. Представители прессы хотели знать, что случилось. Я нес свой крест, низко опустив голову. Продавец грез, дабы не смущать меня, от ответов на вопросы уклонился. Никто не знал, что произошло на крыше высотного здания. Мощный нажим, который я испытал со стороны загадочного человека, остался лишь в моей памяти.

По мере того как мы, уйдя от вопросов представителей СМИ, пробирались сквозь толпу, мной овладевал страх. К нам относились как к знаменитостям. Я обрел известность по причине, которая меня отнюдь не радовала.

Для человека, за которым я следовал, культ знаменитости являлся одним из наиболее очевидных симптомов того, что мы создали огромный всемирный сумасшедший дом. Пока мы шли, он задавал нам обоим вопросы:

— Кто, в конечном итоге, заслуживает больше аплодисментов — неизвестный мусорщик или актер из Голливуда? У кого более сложная психика? Чья история менее всего понятна? Никакой разницы. И того, и другого. А вот «нормальные» считают это ересью.

Увидев, что меня смущает любопытная толпа, желавшая узнать, что произошло на крыше здания, умный учитель решил отвлечь внимание собравшихся. Вместо того чтобы незаметно выйти из затруднительного положения, он поднял руки в этом шуме и гаме и попросил тишины, которая наступила не сразу.

Мелькнула мысль: «Вот сейчас прозвучит еще одна возмущающая спокойствие речь». Но незнакомец оказался еще более эксцентричным, чем я мог себе представить. Не давая никаких пояснений, он попросил всех встать в большой круг, хотя сделать это было трудно, поскольку люди стояли тесной толпой. После чего, к всеобщему удивлению, он вступил в середину круга и начал танцевать ирландский танец. Он присаживался на корточки, выбрасывая ноги вверх, и понемногу поднимался, исполняя все те же движения. Свой танец он сопровождал радостными криками.

Меня неотступно преследовало сомнение: «Такая реакция не свойственна интеллектуалам, и если бы мне захотелось сделать то же самое, мне просто не хватило бы смелости». Проклятое предубеждение! Совсем недавно я чуть не убил себя, а предубеждения мои никуда не делись. Я был всего-навсего затаившимся «нормальным». Никто как следует не понимал реакции продавца грез, и тем более я, но некоторые тоже принялись танцевать. Люди были крайне удивлены, поскольку только что ушли со спектакля ужасов и тут же попали на спектакль радости. Веселье заразительно. «Зрителю> подхватили примитивную эйфорию незнакомца.

Круг расширился еще больше. Некоторые знали, как исполняется этот танец, а те, кто рискнул плясать, не зная правил, взялись за руки и начали водить хоровод. Люди, образовавшие круг, тоже поддались воцарившемуся веселью и прихлопывали в ладоши в ритме танца. Однако многие оставались в стороне. Среди них выделялись хорошими костюмами важные чиновники. Они не желали приближаться к сборищу каких-то полоумных. Как и я, собственное безумие они предпочитали скрывать.

Среди тех, кто танцевал в центре, был человек, который то выходил из круга, то возвращался, показывая, как нужно танцевать. Каждый раз он выходил под аплодисменты. Пока я стоял поодаль, все было хорошо, я чувствовал себя защищенным, но продавец грез внезапно схватил меня за руки и в радостном возбуждении втолкнул в круг.

Я не знал, куда спрятать лицо. Стоял на месте. Я умел вести теоретические занятия, но отнюдь не обладал необходимой гибкостью, не умел ходить развязной покачивающейся походкой. Я мастерски цитировал наизусть «Капитал» Маркса студентам и преподавателям, был горячим сторонником свободы слова, свободы, которой было не так много в тайниках моей души. Люди продолжали танцевать вокруг меня и приглашали присоединяться, но я стоял как вкопанный. Всего несколько минут назад я находился в центре внимания толпы, а теперь делал все возможное, чтобы меня не узнали. Прятал лицо и надеялся, что здесь нет студентов и преподавателей из моего университета. Мне не было страшно умереть, но мысль о возможном позоре крайне беспокоила. Ну что за идиот! Стало ясно, что моя болезнь значительно серьезнее, чем я подозревал.