Хаймо Хофмайстер - Что значит мыслить философски [Поиск фундамента всего знания и всего сущего]

В плане формулирования категорического императива можно сказать, что эти письменные закрепления нравственного сознания следует проверять так же, как и максимы, на их всеобщность. Когда Кант в рамках категорического императива формулирует, что максимы должны использоваться как всеобщие законы, то этим он говорит не только о законе той или иной общности людей как некой всеобщности, нет, он требует осмыслить последствия поступка для будущей эпохи и будущего общества, в которых ныне действующие люди сами уже, возможно, не будут жить. Ориентация на будущее выражается в том требовании, что нравственный закон должен иметь свое значение для всех разумных существ. Эта требуемая всеобщность имеет «трансцендентальный характер» и подразумевает не простое обобщение или схематическую генерализацию. Движущая сила нравственного закона скорее состоит во всеобщности свободы, которая как определенная свобода («подняться на гору») всегда есть преодоление всеобщей и абстрактной свободы («я еще не решил, что делать») и должна из своей определенности («покорить гору») быть свободой вновь возвратиться во всеобщность («я могу решиться вновь и уже на что-нибудь другое»). Поскольку только одна и та же воля есть свободная воля, стремящаяся в своем волении, которое, наверняка, всегда есть у каждого человека, быть всеобщей волей, то категорический императив нацелен на то, чтобы в требуемом соответствии максимы и всеобщего закона сделать возможной и автономно осуществить свободу как определенную всеобщность. То, что целью нравственного поступка может быть не осуществление кем-то заданной цели, а свобода, которая сама по себе существует как свобода своей telos, есть основание автономной этики. В ней свобода проявляется не как атрибут человеческого существования, нет, свобода — это его сущность, только благодаря ей человек и становится человеком. Ее конкретизация в нравственных и политических отношениях и есть задача, вытекающая из этой свободы.

Если нравственные поступки — это свободные поступки, а максимы поступка по своему содержанию не могут претендовать на абсолютное значение, хотя следование совести не подразумевает какое угодно содержание, тогда мы должны поставить еще один вопрос: что означает выражение «Заблуждающаяся совесть — это бессмыслица»? Вопрос «Что я должен делать?» — ответ на него должен быть призывом к моральному поступку наряду с обсуждением содержательных качеств этого поступка — всегда лежит в основе вопроса о мотивах и их ответственности с точки зрения совести. Вопрос в том, является ли принятый к рассмотрению поступок выражением «доброй воли», т. е. можно ли его подвести под категорический императив. Дать ответ на этот вопрос — задача совести. При этом Кант отличает рефлексию содержания поступка от рефлексии мотива, благодаря которой совесть знает себя непосредственным образом. Об этом так говорится в небольшой статье «О неудаче всех философских попыток теодицеи»: [634]

За истинность того, что каждый говорит самому себе или кому-то другому, он не может всякий раз поручиться (ибо он, возможно, и заблуждается), но каждый может и должен ручаться за то, что его исповедь или признания правдивы, ибо это дело его непосредственного сознания. А именно: в первом случае он сравнивает свои высказывания с объектом в логическом суждении (посредством рассудка); во втором же случае, коль скоро он сознает свою правоту, — с субъектом (перед лицом своей совести). Если же он исповедуется, имея в виду первое, но не сознавая за собой последнего, то он лжет, — ибо он притворствует, высказывая вовсе не то, что сознает. [635]

Это различие тождественно с различием synteresis и conscientia Фомы Аквинского. Для Канта совесть — это «закон» в том же смысле, что для схоластов synteresis, и к тому же — «применение наших поступков к этому закону». [636]Кант, как показывает эта цитата, различает рефлексию ситуации и рефлексию мотивации. И все же совпадение совести и закона не допускает того, чтобы я заблуждался в своем «сознании: действительно ли я верю в свою правоту (или только притворствую)…», поскольку «это суждение, или, лучше сказать, это положение, говорит лишь то, что об этом предмете я сужу так». [637]

Никому не удавалось поступать лучше, чем в соответствии с лучшим знанием и совестью. Таким образом, совесть определяется здесь как высшая моральная инстанция, поскольку не может быть совести совести: