А если «для всех бытие — это предмет избрания и приязни», [585]то «проявления дружбы из отношения к самому себе распространяются на отношения к другим». [586]
2.5. ЛЮБОВЬ
Philia, как ее понятийно определил Аристотель, и до сегодняшнего дня, несмотря на некоторую противоречивость, не утратила значения. И все же она отличается не только от платоновского эроса, но и от любви как agape, провозглашенной в Новом завете. О philia и agape мы уже говорили, что они не тождественны.
Eros — это «зачатие и порождение в красоте». Цель его порождения — причастность к бессмертию в тех границах, которые для него посредством смерти устанавливает определенная жизнь. При этом телесный акт зачатия понимается как причастность к бессмертию точно так же, как зачатие в душе любимого человека. То, что зачинается в душе возлюбленного, нам известно из платоновского диалога «Пир» :рассудительность, phronesis, и все другие творческие добродетели, но прежде всего благоразумие и справедливость:
Те, у кого разрешиться от бремени стремится тело, — продолжала она (Диотима), — обращаются больше к женщинам и служат Эроту именно так, надеясь деторождением приобрести бессмертие и счастье и оставить о себе память на вечные времена. Беременные же духовно — ведь есть и такие, — пояснила она, — которые беременны духовно, и притом в большей даже мере, чем телесно, — беременны тем, что как раз душе и подобает вынашивать. А что ей подобает вынашивать? Разум и прочие добродетели. Родителями их бывают все творцы и те из мастеров, которых можно назвать изобретательными. Самое же важное и прекрасное — это разуметь, как управлять государством и домом, и называется это уменье рассудительностью и справедливостью. [587]
Не удивительно, что это понятие любви, являющееся по своей сути страстью и безумием, и даже божественным безумием, mania, противоречит христианскому понятию любви, agape. Противоречие возникает прежде всего из-за общего направления к цели обоих понятий, так как eros стал опекающей любовью, причем настолько, что Платон в «Законах» обозначает ею отношение бога к людям. Как же можно определить отношения eros и agape друг с другом, возвышается ли agape как одухотворенная любовь над eros или нет — в любом случае здесь есть решающие моменты, позволяющие их различать.
Agape воспроизводит, с одной стороны, любовь бога к творчеству и к человеку, но она в то же время — в смысле двойственности любви — есть любовь человека к человеку. Agape объединяет отдельного человека со всеми другими людьми в божественный народ. Любовь к богу с необходимостью вытекает из родственного отношения людей друг к другу.
Для eros же предмет любви — это возвышенное, прекрасное, неразрывно связанное с благом. От взгляда на него разгорается пламя eros. Agape, в противоположность этому, своей причиной имеет не прекрасное, так как не все то, что желанно само по себе, является ее объектом-И хотя платоническая любовь — это не только человеческая любовь, тем не менее она как божественная любовь мыслится по аналогии с человеческой. Agape же как любовь человека к человеку, наоборот, следует понимать как аналог божественной любви. Как бог хранит недостойное само по себе любви человечество, так и agape проявляется там, где любят ближнего, поскольку он тварь божья, даже если сам по себе он недостоин любви.
Различие между eros и agape отчетливо показывает радикальное новшество христианской этики как этики любви к ближнему. Библейский бог, которого знали и которому поклонялись как всемогущему богу, требовал того, чтобы те, кто любит его, творца небес и земли, любили так же и его творение. Это требование придает направление христианской этике и ее собственному учению о добродетели. Преобразование его в деятельность натолкнулось на ту трудность, что основополагающий опыт о сотворенном окружающем мире дал знание реальной силы зла в мире и страданий повинных и неповинных тварей. [588]Ядром теологической этики стало все же не формулирование учения о добродетели, а павликианское учение об оправдании, заявившее, что Христос был распят на кресте за все грехи этого мира, и мир благодаря его смерти таким образом оправдан перед богом. [589]Если опустить библейско-теологические детали христианской этики, то центральным ее требованием окажется требование любви к ближнему, которого мы не видели в греческой этике. Ибо любовь к ближнему требует дружбы со всеми людьми, без оглядки на их достоинство и значимость. Цицерон, как известно, в противоположность этому писал об эллинистической этике, что она требует только одного — не чинить препятствия смещенным с должности людям в еще одной их попытке стать на ноги. [590]
Читать дальше