Валерий Карпунин: Христианство и Философия

Еще несколько слов о философствовании как специфическом виде идолопоклонства. Возможность превращения философствования в идолопоклонство становится реальностью для агностически и особенно атеистически ориентированного философского разума, для тех «безумцев», которые «сказали в сердце своем: "нет Бога» (ср. Пс. 13:1). В подобных случаях философская доктрина стремится заменить собою истину христианской веры, стать «путем, истиной и жизнью» человека вне Бога, вне Христа, то есть превращается в очередного идола. А «служение» этому идолу, которое выражается ограничением кругозора рамками и действиями, совершаемыми по его «рекомендациям», и есть идолопоклонство, какими бы формулировками, претендующими на научность и рациональность, оно ни маскировалось.

Философское идолопоклонство, с богословской точки зрения, суть не что иное, как гордыня, результат отрыва нашего разума от Бога. Гордыня представляет собой «дьявольский дух надмения» (св. Иоанн Кассиан), начало всякого греха, своекорыстный поворот внимания человека на самого себя, такой исключительный интерес к самому себе, что собственное «я» становится в центре мироздания. Гордыня есть начало «капсулирования» помраченного разума в себе, начало разрыва человека с Богом, «первогрех», который в свое время положил начало разрыву твари и Творца. Гордыня — это стена между нами и Богом. И все эти характеристики гордыни полностью применимы к части философии, превратившейся в идолопоклонство.

Завершая, еще раз повторю: апостол Павел призывает нас остерегаться не любой философии, но лишь той, которая становится нашим «идолом», «перегородкой» между нами и Богом, и которой люди начинают поклоняться и служить как Богу.

Довольно часто мне задают вопросы: является ли философия исключительно умственным, рациональным трудом? Можно ли построить, или «сочинить», ту или иную философскую концепцию исключительно логическими средствами и методами? Другими словами, можно ли философские системы строить примерно так же, как в математике доказываются теоремы?

Думаю, что во многом философия — это, конечно же, рациональное, логическое предприятие. Философы, как правило, стремятся логически обосновывать свои доктрины, и это бросается в глаза. Поэтому у многих людей создается впечатление, что философия — это, если и не всецело, то во многом логическое предприятие, дело логических размышлений. Действительно разработка философских доктрин имеет логический характер. Но прежде чем что-то разрабатывать нужно сформулировать исходные принципы, которые подлежат логической разработке. Я убежден, что исходные принципы своих доктрин философы принимают не mi основе логики.

Философ принимает принципы своей доктрины не на основе логики, но развивает, разрабатывает их, используя логику. Французский философ Анри Бергсон говорил так: «Философ, который достоин этого имени, за нею свою жизнь сказал только одну вещь; да и то он скорее пытался сказать эту вещь, чем действительно ее выразил. Каждый великий философ всю свою жизнь пытается выразить свою оригинальную интуицию. Она предельно проста. И вот почему он говорил всю свою жизнь».

Думаю, что Бергсон имел в виду примерно следующее: чтобы изложить с помощью слов нечто предельно простое и в то же время целостное, то есть нечто такое, что характеризуется глубоким внутренним единством, изложить в форме той или иной философской доктрине, требуется затратить (использовать) очень много слов. Почему? Потому что нечто предельно простое, новое и оригинальное — это очень часто то, для чего еще не найдены, не изобретены слова. Поэтому дороги философских разъяснений очень часто длинны и причудливо извилисты. Они напоминают «серпантин» горных дорог, являются столь же петлистыми и кружными.

Так что философия — это не чисто логическое предприятие, не чисто рациональная конструкция. В деле создания новой философской доктрины интуитивное принятие исходных принципов гораздо важнее, чем их логическая разработка: интуиция первична, а логический разработка вторична. Под «интуитивным принятием исходных принципов философской системы» я имею в виду некий принципиальный жизненный выбор, который осуществляет тот или иной философ. В свою очередь, под «жизненным выбором» я понимаю примерно то же самое, что имел в виду Паскаль, говоря, что сердце имеет свои резоны, которых не знает разум. Эту мысль Лев Толстой любил излагать как мысль о двух умах. Он считал, что у человека есть два ума — ум ума и ум сердца. Ум ума — это привычный, формальный, логический ум. Ум сердца более глубокий, он позволяет в той или иной степени прозревать суть вещей и явлений мира, воспринимать правду жизни. Первый ум Толстой называл также «головным» и считал его сухим и поверхностным, хотя, возможно, и ловким, увертливым. Этот тип ума он явно недолюбливал.