В Ирхин - Крылья Феникса; Введение в квантовую мифофизику

(О. Мандельштам. Разговор о Данте)

Если угодно, идеалом научного языка является язык компьютеров; научный текст замкнут в том смысле, что может быть понят как часть фиксированного ограниченного супертекста (состоящего из словарей, предыдущих научных работ, учебников и т. д.). В то же время священный текст принципиально является открытым -- для его адекватного восприятия необходим совокупный жизненный опыт всех живых существ, полная информация об истории этого мира и всех возможных миров, и т. д. Практически понимание священных текстов осуществляется внелогическим иррациональным образом -- через дух, по благодати.

С формальной точки зрения, компьютерный язык состоит из программ, или алгоритмов -- попросту говоря, инструкций (переписать число в другую ячейку, прибавить единицу, и т. д.). Научный текст, в силу принципа воспроизводимости научных результатов, в пределе тоже должен представлять собой инструкцию, не допускающую многозначных толкований (возьми монокристалл такого-то вещества, помести его под пучок нейтронов с такими-то характеристиками, измерь число нейтронов, рассеянных под таким-то углом...). Понимание священного текста (скажем, Библии) как набора противоречивых инструкций (например, в области этики) широко распространено среди людей с естественнонаучным типом мышления и ведет к тяжелым недоразумениям и полному неприятию. Противоположности здесь сходятся: по такому же пути идут религиозные сектанты, которые пытаются заменить слишком сложное Писание удобным, простым и однозначным катехизисом, пусть даже состоящим из тенденциозно подобранных библейских цитат, обычно трактуемых крайне прямолинейно. Разумеется, такое понимание -- худшая форма профанации, которая запрещена самой Библией (буква убивает, а дух животворит, 2 Кор. 3:6).

Одним из инструментов для решения этих проблем является чувство юмора, к которому заведомо неспособен компьютер. Шутка всегда, помимо своего буквального смысла, содержит обертоны, и поэтому может выражать несколько, иногда формально противоречащих друг другу, утверждений одновременно. Юмор позволяет преодолеть несовместимость пары оппозиций, выйти на следующую ступень понимания, соотнести разные уровни реальности, без страха и стеснения говорить о самом высоком.

Мифы представляют богов плачущими не всегда, а вот смеющимися -непрестанно, ибо слезы означают их промысел о вещах смертных и бренных, как бы о знаках, которые то суть, то не суть, между тем как смех относится к целокупным и непрестанно движущимся полнотам (pleromata)... всеобъемлющей энергии... Если мы распределим демиургические действия между людьми и богами, то смех достанется роду богов, а слезы -- собранию богов и животных.

(Прокл, цит. по С. Аверинцеву)

В повседневной жизни юмор позволяет выразить двойственную природу человека как образа и подобия Божьего и как животного, обремененного низменными инстинктами.

Грубые шутки свидетельствуют о том, что мы -- животные, которые стыдятся своего животного начала или хотя бы смеются над ним. Если бы дух и плоть (организм) не были в ссоре, этого быть не могло бы. Однако нелегко представить себе, что так оно и было, -- нелегко представить себе существо, которое изначально гнушается самим собой. Собаки не видят ничего смешного в том, что они -- собаки, и ангелы, наверное, не видят ничего смешного в том, что они -- ангелы.

(К. С. Льюис. Чудо)

Именно поэтому потеря чувства юмора и в особенности самоиронии является очень тревожным симптомом духовного неблагополучия: так как мало кто согласен с тем, что он -- собака, чаще всего в этих случаях речь идет о (необоснованной) претензии на ангельские добродетели.

Еще одним поучительным примером неоднозначности языка, призванного выразить глубокую суть, могут служить алхимические тексты. Их рецепты кажутся современному читателю загадочными или даже абсурдными из-за наличия большого числа темных и неясных символов, прямое понимание которых ведет к бессмыслице. В то же время к выполнению инструкций не сводится и настоящая научная деятельность современных ученых. Наиболее ценные и нетривиальные результаты в самой науке, полученные как теоретиками, так и экспериментаторами, являются некомпьютерными. Применительно к самой формализованной из всех наук, то есть к математике, это утверждение подробно обосновывается в книгах Р. Пенроуза Новый разум императора и Тени разума.

Вернемся к вопросу о принципиальной многозначности священных текстов. Здесь возможна еще одна интересная аналогия с квантовой физикой. В последнее время большое внимание уделяется проблеме квантовых компьютеров (хотя возможность их физической реализации все еще не вполне ясна). Основное отличие квантового компьютера от классического состоит в том, что в качестве элементарного кирпичика программы в квантовом случае выступает не сама по себе ячейка (кубит), а элемент полного пространства состояний квантовой системы (гильбертова пространства). Если система состоит из N элементов, каждый из которых может находиться в двух состояниях (двоичный код -- 0 и 1), то размерность гильбертова пространства равна 2N и очень велика даже при небольшом числе элементов. Поэтому есть надежда использовать квантовые компьютеры (если их удастся когда-нибудь реально создать!) для решения задач, которые в классическом случае требуют экспоненциально большого числа операций. Примером такой задачи, важным для криптографии, является разложение очень больших целых чисел на простые множители; способ ее решения с помощью квантового компьютера называется, по имени автора, алгоритмом Шора. Так вот, размерность гильбертова пространства -- это число подмножеств множества всех кубитов, то есть, грубо говоря, число возможных способов связывать исходные элементы.